Так как у нас нету возможности каким-то образом разобраться в причинах первой болезни (знание которых несомненно необходимо для прояснения второго и более сильного заболевания), мы должны теперь погрузиться наобум в произвольное нагромождение обстоятельств. В течение инкубационного периода болезни, как мы знаем, ( то есть, в период между июнем 1893-го, когда он получил назначение на новый пост, и следующим октябрём, когда он вступил в должность), ему несколько раз снилось, что его старое нервное расстройство вернулось. Однажды, кроме того, когда он находился в полудрёме, у него было чувство, что, должно быть, это очень приятно, быть женщиной, отдающейся при акте копуляции. Сны и фантазии излагаются Шребером в непрерывной последовательности; и если мы также объединим их тематику, мы сможем заключить, что одновременно с воспоминанием о болезни в его уме пробуждалось воспоминание о докторе, и что принятая им в фантазиях позиция женщины с самого начала была ориентирована на доктора. Или, возможно, под влиянием сна о возвращении болезни у него появилось желание вновь увидеть Флехьсига. Наше неведение в отношении умственного содержания первой болезни становится здесь помехой. Может быть, после той болезни у него осталось чувство приятной зависимости от доктора, которое теперь по каким-то неизвестным причинам усилилось до степени эротического желания. Эта женственная фантазия, по-прежнему остававшаяся ненаправленной, сразу же столкнулась с негодующим отрицанием -- истинно “мужским протестом”, используя выражение Адлера в несколько ином смысле (Адлер (1910). - По мнению Адлера мужской протест задействован в возникновении симптомом, в обсуждаемом нами случае персона протестует против сформировавшегося у неё симптома [Теория Адлера довольно подробно обсуждается в более поздней статье Фрейда «Ребёнка бьют» (1919)). Но в последовавшем тяжёлом психозе, который вскоре начался, женственная фантазия смела всё на своём пути; достаточно лишь лёгкого исправления характерной для паранойи неопределённости манеры изложения Шребера, чтобы догадаться, что пациент боялся сексуального насилия со стороны своего доктора. Возбудителем его болезни, в этом случае, явился прорыв гомосексуального либидо; объектом этого либидо был, возможно, сам его первый доктор, Флехьсиг; и его борьба против либидных побуждений привела к конфликту, повлекшему его симптомы.
Здесь я на мгновение остановлюсь, чтобы принять на себя бурю негодующих возражений. Каждый, кто знаком с современным состоянием психиатрии, должен быть готов противостоять трудностям.
“Разве это не безответственное легкомыслие, нескромность и клевета обвинять в гомосексуализме человека столь высоких моральных устоев, каких придерживался бывший президент сената Шребер?” -- Нет. Пациент сам рассказал всему миру о своей фантазии о превращении в женщину и принёс в жертву высоким интересам все личные соображения. Таким образом он сам позволил нам исследовать его фантазии, и, осуществляя их перевод на язык медицинских терминов, мы ничего не добавили к их содержанию.
“Да, но он не был в здравом уме, когда принял это решение. Его идея о том, что он превращается в женщину, была патологической идеей”. -- Мы об этом и не забываем. В самом деле, нас заботит лишь значение и исток этой патологической идеи. Мы сошлёмся на различие, которое он сам проводит между Флехьсигом-человеком и “душой Флехьсига”. Мы его ни в чём не упрекаем -- ни в том, что у него были гомосексуальные чувства, ни в том, что он пытался подавить их. Психиатры должны хотя бы извлечь урок из этого случая, когда пациент, несмотря на свой бред, старается не смешивать мир подсознания с реальным миром.