На следующий день, 14 января, уже утром толпа народа стучалась в ворота дворца. Вышло двое придворных и попытались вести переговоры с мятежниками, предлагая им успокоиться. Но тысячи голосов кричало: "Трибониан! Иоанн Каппадоский! Евдемон! Калоподиос!" В надежде успокоить народ, Юстиниан объявляет, что сместит своих четырех градоначальников и поставит на их места новых. Но это средство нисколько не помогало: бунт превратился в возмущение, касавшееся уже не приближенных Юстиниана, им покровительствуемых, а самого императора. Его уступки не могли уже обезоружить разъяренную толпу.
Пятнадцатого января, Юстиниан, видя что все его мероприятия не ведут ни к чему, дает приказание прекратить восстание силой. Войско герулов, надежное в случае мятежей, как все наемники, но дикое и жестокое, направляется из дворца навстречу бунтовщикам. В пылу сражения варвары опрокидывают священников, вышедших с хоругвями и образами для того, чтобы разнять неприятелей. Тогда в народе раздаются крики: "Святотатство! Богохульство!" и миролюбивые граждане, до сего времени не принимавшие никакого участия в восстании и даже женщины присоединяются к мятежникам. И вдруг на солдат Мондона посыпался град черепиц, камней, с крыш полетели плиты, домашняя утварь и горящие головни, так что наемники в беспорядке обратились в бегство, назад к дворцу Юстиниана.
В следующие два дня, 16 и 17-го января, пожары продолжали разрушать город и убийства не прекращались. Если считали кого-нибудь приверженцем Юстиниана, то его прямо душили, или топили в Босфоре как собаку, привязав камень на шею. Лавки и квартиры золотых дел мастеров грабили дочиста и потом поджигали дома их. Более состоятельная и богатая часть населения эмигрировала массами на Азиатский берег. В разных концах города виднеются зловещие громадные костры, и огонь превращает в пепел тысячи домов и городских зданий: Соборы святой Софии, святой Ирины, св. Феодоры, св. Аквилины, баня Александра, Октогон, купальни Зевксиппа со всеми своими украшениями и статуями, убежище Евбула, народный портик, большая больница и проч.– все это превращено в развалины или пепел…
В шестой день восстания, 18 января, евнух Нарзес стал подкупать известную часть Голубых для того, чтобы посеять распрю между инсургентами, принадлежавшими прежде к враждебным партиям. Юстиниан надеялся успокоить возмущенный народ, если открыто выступит перед ним и даст обещание всепрощения. И вот, когда толпа собралась в ипподроме и бурно совещалась, на трибуне появился император, в сопровождении многочисленной свиты, приближенных и стражи. Он держал в руках Евангелие и громким голосом обратился к народу со следующими словами:
– "Клянусь этою священною книгою, что я прощаю вам все нанесенные мне оскорбления. Никто из вас не будет привлечен к ответственности, или наказан, если вы добровольно успокоитесь и прекратите все беспорядки".
И затем, унижая свое царское достоинство, Юстиниан продолжал:
– "Я одного себя считаю виновным, вас же признаю невиновными. Это несчастие послано мне свыше, за мои прегрешения, за то, что я отказывался выслушивать ваши настойчивые просьбы и справедливые жалобы".
После этих слов кое-где послышались крики: "Да здравствует император Юстиниан и супруга его императрица Феодора!"
Но эти возгласы тотчас же были заглушены и покрыты неодобрительным свистом, угрозами и ругательствами:– "Ты лжешь, скотина! слышалось в одном конце ипподрома.– Смерть богохульнику! Смерть убийце!" – слышалось в другом. Когда Юстиниан услышал эти угрозы, он поспешил вернуться во дворец, не смотря на то, что его трибуна считалась совершенно неприступной.
Тогда народ, желая выбрать себе нового императора, направляется к дому Ипатия, племянника Анастасия. Гордость и боязнь боролись в душе Ипатия, когда он узнал, чего требует от него народ. Но пока он колебался принять или не принять предложение народа, жена его плакала, опасаясь, что народ намеревается его убить. Не дожидаясь решения Ипатия, толпа насильно увлекает его и брата Помпея за собою до форума Константина; там поднимают Ипатия на руках, усаживают на щит и торжественно провозглашают императором. Вместо короны ему украшают голову золотым ожерельем. Теперь толпа хочет непременно идти к дворцу и покончить с падшим тираном, но один из сенаторов, участвовавший в восстании, останавливает толпу и говорит:
– "Обождем лучше, пока наши военные силы увеличатся, тем более, что Юстиниан и не думает нападать на нас, а вскоре будет искать случая спастись бегством… Если мы не будем слишком спешить действовать, то без всякой борьбы сделаемся победителями".
Народ следует совету сенатора и, чтобы продолжать пародию коронования, отправляются снова в ипподром, усаживают Ипатия на императорскую трибуну и приветствуют его всевозможными овациями.