Знаки внимания

— Какой-то немецкий хутор — они вдвоем держали там оборону. Дед на первом этаже, а его командир — на втором. И вдруг рывком открылась входная дверь, и дед дернулся на движение, нажал курок…

— А откуда он там взялся, если был на втором этаже?

— Из окна выпрыгнул. А в автомате не перекосило патрон, не заело какой-то там механизм — он просто не захотел стрелять.

— Мистика… — мы обе помолчали, не представляя себе — что тут еще можно сказать?

— Если дед рассказал, значит, тогда… даже не знаю…, наверное, это было настоящее потрясение, потому так и запомнилось. Давай дальше — про марку, — поторопила я бабушку.

— Дальше? А дальше они брали город Потсдам — танковая дивизия генерала Поппеля, в которой он служил водителем грузовика. Это тот самый Потсдам, — оживилась она, — где парковый и дворцовый комплекс Сан-Суси. Где-то в тумбочке валяется альбом, старый — еще мама покупала. Хочешь — найду сейчас? Ну, потом покажу тебе — там фонтаны, статуи, трава такая идеальная, будто ненастоящая, вековые деревья… А я высматривала на тех фотографиях самый большой дуб, самый старый и огромный. Потсдам недалеко от Берлина… дед брал и Берлин, ну, ты это знаешь — есть медаль за взятие. Он не рассказывал, почему бойцов танковой дивизии пешими бросили на взятие города, но, наверное, на то были причины. Мы еще детьми думали об этом и решили что погнали, скорее всего, тех, которые остались «безлошадными». Уличные бои, узкие улицы… фаустпатронщики жгли машины и танки…

— Дед и еще один солдат совершенно случайно оказались в том доме и в том самом кабинете. Он рассказывал, что одна из стен — торцевая, полностью состояла из небольших, ювелирно сделанных деревянных ящичков, где-то 10 на 10 сантиметров. На каждом был порядковый номер и ручка размером с большую пуговицу. А внутри — ювелирные изделия и золотой лом без камней, один только металл, а где и готовые уже зубные коронки. Все это на исписанных бумажках — заполненных квитанциях, очевидно. Тут я должна тебе признаться, как лично я отношусь к мародерству в этом конкретном, отдельно взятом случае — с полным пониманием и одобрением, — криво улыбнулась бабушка.

— Потому что не понимаю другого — мы все видели снимки разрушенного Петродворца и только ли его? Знаем о почти тотальном разорении оккупированной территории и о том, как много национальных ценностей, вывезенных немцами, наши так и не нашли. А мы потом бесплатно реставрировали картины из немецких музеев, возвращали после войны многие дорогостоящие трофеи…, когда наша страна еще лежала в руинах. Когда теми своими ценностями, что все же нашлись в Германии, приходилось расплачиваться с американцами за ленд-лиз и зерно. Да та же «Янтарная комната»! Широкие и красивые жесты хороши, если делая их, ты не лишаешь куска хлеба тех, за кого в ответе. Нас лишали, покупая дружбу бывших врагов. И где она теперь, кто помнит хорошее?

— Не сотрясай, бабушка, — улыбнулась я, легонько толкнув ее плечом. Она любила поговорить о политике, яростно отстаивая свое мнение.

— Да… то золото из ящичков перекочевало в солдатские вещмешки. И если бы оно досталось тогда их семьям, то я сказала бы, что восторжествовала справедливость и этим хотя бы частично компенсировались годы и ужасы оккупации, страшной послевоенной нищеты и голодовки, дедовых ранений и туберкулеза, который настиг его по возвращению домой — сказались фронтовые лишения…

Пару раз мигнув, зажглись лампочки в люстре. Мне тогда подумалось, что совсем не ко времени. Я выползла из-под одеяла и задула ставшие бледными огоньки, переставив подсвечник с исходящими дымком огарками на подоконник. Оглянулась и обвела взглядом комнату. Она была обставлена мебелью, которую своими руками смастерил тот самый мой прапрадед, о котором шла речь.

В центре помещения — круглый стол со столешницей, выложенной мозаичным узором из разных пород дерева. Вокруг него стулья с высокими изогнутыми спинками с резным медальоном в самом верху — поющим в листьях соловьем. В одном углу комнаты большое зеркало в деревянной раме сквозной резьбы, с пузатой тумбой о двух дверках и потайным отделением. В другом углу — массивный тяжелый шкаф с узорными накладками на уголках.

А у стены — широкая кровать с высоким изголовьем из сплошной деревянной панели с барельефом на ней — русалки, камыши, сучковатое дерево. И видный парень, еще цепляющийся за ветку, но уже сдавшийся, тянущийся к воде и пожирающий глазами приподнявшиеся над водой полные русалочьи груди. А над барельефом вершина изголовья — резная корона кровати, сплетенная из цветов и листьев. На стенах комнаты — картины в широких узорных рамах… предок был талантище. Что еще оставалось ему делать, как не учиться резьбе по дереву, когда больше года он валялся в постели, обессиленный и ослабленный туберкулезом?

— А что было дальше? Куда делось золото? — вернувшись на кровать, опять торопила я бабушку. Яркую люстру выключила, оставив только свет в соседней комнате.