Знак судьбы

— Вам тяжело говорить об этом, леди Кромптон?

— Нет, дитя мое. Я хочу, чтобы вы знали: Лусиан никогда не любил ее. Есть вещи, которых я не понимаю. Иногда Лусиан бывает таким скрытным. Раньше он таким не был. Он был очень открытым, откровенным мальчиком… если вы понимаете, что я имею в виду. Спокойным, безмятежным. Он преодолевал трудности без всяких усилий. А теперь мой сын изменился. Вдруг он стал… ну… угрюмым. Думаю, тут подойдет выражение «копающийся в себе»… задумчивый… словно его что-то беспокоит. Я так довольна, что он радуется вашему обществу, наслаждается им.

— Мне приятно это слышать. Я тоже получаю удовольствие от нашего с ним общения.

— А эти ваши друзья… доктор?..

— Лоренс Эммерсон?

— Тот, у которого умная сестра. Они заинтересовали Лусиана. Я не знаю, понравились они ему или нет. Доктор ведь холостяк, не так ли?

— Да.

— Привлекательный, видный… сестра над ним доминирует. Это правда?

— Ну, не то чтобы доминирует. Дороти и Лоренс очень привязаны друг к другу, и она заботится о нем. Она полностью посвятила себя брату. Дороти очень решительная, волевая женщина. Она не задумываясь говорит, что, по ее мнению, следует сделать. И в большинстве случаев понимаешь, что она права. Она весьма практична и к тому же прекрасный человек.

— И они, очевидно, ваши близкие друзья.

— Да, очень хорошие друзья.

— Такие же, как Лусиан и я?

— Да, думаю, да. Мне трудно сравнивать.

— Знаете, Лусиан хороший человек. Просто это был неудачный брак. А такие вещи сильно влияют на людей. Ничто не обрадует меня больше, чем возможность видеть своего сына счастливым. Он должен быть счастлив. У него есть талант ощущать счастье. Но этот неудачный брак висит над ним как дамоклов меч. Мне бы так хотелось, чтобы Лусиан мог порвать с прошлым! Это трудно, потому что здесь всегда… напоминание о нем.

— Вы имеете в виду Бриджит?

— Не столько Бриджит… сколько эту женщину в детской.

— Джемайму Крей?

Леди Кромптон кивнула.

— Пока она здесь, мы никогда не сможем забыть о прошлом. Она постоянно напоминает нам о нем.

— Я понимаю. Но ведь это ваш дом. Думаю, если вы велите ей уехать, Джемайме придется подчиниться.

— Я бы отослала ее прочь хоть сейчас. Но Лусиан и слышать об этом не хочет.

— Почему?

— Она обещала Лауре остаться и давит на нас, хотя об этом никто и не упоминает. Я сказала Лусиану: «Лаура умерла. Мы позаботимся о ребенке. Почему мы должны терпеть тут эту женщину?» Но Джемайма твердит, что это было желание Лауры, поэтому она находится здесь. Она мне совсем не нравится, но из-за этого обещания у смертного одра…

— Она очень привязана к малышке, и девочка тоже ее любит.

— Я в этом не сомневаюсь. И все равно… — Леди Кромптон накрыла мою руку ладонью. — Думаю, дорогая моя, что мы с вами можем кое-что сделать.

Я была потрясена, но она спокойно улыбнулась мне.

И тогда я поняла, что, если Лусиан сделает мне предложение, я получу полное одобрение со стороны леди Кромптон.

Следующее утро я провела в обществе леди Кромптон, но она больше не упоминала о браке Лусиана. Она показывала мне свои гобелены, которые расшивала, пока позволяло зрение.

Днем у нее усилились ревматические боли, и она, несколько раз извинившись, сказала, что хочет немного полежать. Найду ли я, чем себя занять? Я сказала, что легко придумаю себе занятие, и решила прогуляться.

Совершенно неожиданно ноги привели меня к Коммонвуд-Хаусу. Впервые в Грандже я оказалась предоставлена самой себе и не устояла перед соблазном снова взглянуть на дом.

Он был печальный, заброшенный и все же знакомый. При виде дома во мне всколыхнулись смешанные чувства.

Пройди мимо, советовала я самой себе. Зачем подходить ближе? Это тебя только расстроит. Но, приблизившись, внезапно свернула к воротам. «Взгляну всего одним глазком, — пообещала я себе, — а потом уйду прочь».

Я шла по дорожке к Коммонвуд-Хаусу и ощущала, что из треснутых окон за мной наблюдают. Кто-то из тех, кто когда-то жил в этом доме — миссис Марлин, мисс Карсон, бедный печальный доктор.

«Уходи отсюда, — уговаривала я себя, — что ты здесь делаешь?» Но продолжала шагать вперед.

Я подошла к двери, увидела сломанные петли — и не стала ее открывать. Вместо этого я обошла вокруг здания. Я заметила отсыревшие стены, слой пыли на окнах. Кому теперь принадлежит этот дом? Генри? Почему он оставил Коммонвуд-Хаус? Где он сейчас живет? Лусиан не знал этого. Они потеряли связь, когда Генри уехал к тете Флоренс вместе с сестрами.

Я пошла в сад, где Том Ярдли нашел меня под кустом азалии. Теперь азалия зачахла, ее задушили сорняки. Вот тут была дорожка, по которой Том катал инвалидное кресло. Оглянувшись, я посмотрела на французское окно комнаты, в которой умерла миссис Марлин.

Здесь было слишком уныло. Глупо было приходить. Чего я добивалась?

Я посмотрела в сторону леса и заметила струйки дыма, поднимавшегося в небо.

«Цыгане, — подумала я. — Должно быть, они сейчас в лесу».

Настроение мое улучшилось. Необходимо было выяснить, тот ли это табор, который приезжал прежде. Мне хотелось избавиться от отчаяния, которое навевал на меня дом. Захотелось увидеть детей, играющих у фургонов.