Знак небес

И весной года цзи-мао[83] начался великий огненный поход стремительного Джэбэ-нойона и Субудай-багатура. Один за другим заполыхали в пламени пожарищ города северного Ирана: Мерв, Тус, Нишапур и другие. Очевидно, обильный аромат паленого человеческого мяса приятно щекотал ноздри монгольских богов, а их уши радостно внимали стонам беззащитных жителей, рыданиям женщин и крикам убиваемых детей, ибо они даровали своим любимцам одну победу за другой.

Но одноглазый Субудай[84] продолжал недовольно хмуриться, памятуя о том, что им не удалось выполнить первую задачу повелителя всех земель и народов — найти хорезмского шаха Мухаммеда. На привалах он только насмешливо хмыкал, заслышав бахвальство своего более молодого сотоварища, и всегда находил повод для тонкой издевки. Для него это не составляло особого труда, потому что именно Субудай был в числе тех немногих, кто знал настоящее имя этого тайджиута. И не то, которым назвался он сам, попав в плен Чингисхану после битвы у реки Онон[85]. Не-эт. В имени Чжиргоадай как раз не было ничего зазорного, а вот еще одно, которого Джэбэ сильно смущался, не знал практически никто. Правда, Субудай тоже никому его не выдавал, держа в строгом секрете, но, оставаясь наедине, не упускал случая назвать его Хуром[86].

Злясь на одноглазого, Джэбэ старался показать свое превосходство во всем остальном, иногда чрезмерно горячась и проявляя излишнюю нетерпеливость. Неудивительно, что он заторопил Субудая в первый весенний месяц года Дракона[87] сниматься с зимней кочевки, которой стали окрестности города Рея, и поспешить к Азербайджану, где их вновь ждала богатая добыча и много-много податливых, покорных пленниц, которых так приятно насиловать, с наслаждением вдыхая дым свежих пожарищ.

И с каждым днем расстояние между монгольскими туменами и южными русскими княжествами неумолимо уменьшалось, хотя пока еще оставалось достаточно велико, и монголов от Руси отделяли не только бесчисленные версты половецких степей, но и отроги могучего Кавказа.

Надолго ли? Бог весть. Да и кто из обычных людей в этом мире может хоть что-то предугадать, а уж тем более — знать наверняка? Нет таких, а если и есть, то порой и они ошибаются, причем зачастую очень сильно. Истина ведома лишь небесам, но они молчат, не желая умножать страданий людей, ибо сказано древними, что «во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь» (Екк. 1, 18.).

И еще сказано там же, что всему свое время в этом мире. Кого винить, что ныне настало время сетовать и плакать, раздирать и ненавидеть, разрушать и убивать, ибо наступили дни войны и пришли ночи ненависти. А что до времени объятий и любви, то никому не ведомо, когда придет их черед.

Да и придет ли вообще?