Змея, крокодил и собака

Но после того, как мы разошлись, я спросила себя, что мне действительно известно о двух молодых археологах. Рене работал с Сайрусом уже несколько лет, но даже старое знакомство не могло в данном случае снять с него подозрения. Соблазн сокровищ и открытий достаточно силён, чтобы поколебать слабый характер. Помимо наших людей из Азийеха, заподозрить можно было только троих: Эмерсона, Сайруса и меня. Что касается Берты… Её сон, вызванный наркотиком, был подлинным. Я применила ряд тестов, результаты которых не оставили у меня сомнений. Но только самые глупые из заговорщиков в подобной ситуации не включили бы себя в число жертв. А я отнюдь не считала Берту настолько глупой.

* * *

При ярком утреннем свете мы смогли обнаружить следы незваных гостей только возле моей палатки. Нечёткие отпечатки босых ног нашлись в двух местах, где не проходил никто из наших людей.

Когда мы отправились в королевский вади, Сайрус захватил с собой винтовку. При виде этого Эмерсон приподнял брови, но не произнёс ни одного возражения, даже после слов Сайруса, сказанных ледяным тоном:

– Не волнуйтесь, если увидите кого-то наверху на плато. Я отправил пару своих ребят туда, чтобы понаблюдать вокруг.

Как и Сайрус, я решила принять несколько предосторожностей. Несмотря на отчаянные протесты Эмерсона (которые я, конечно, проигнорировала) по поводу того, что у него отбирают рабочую силу, я поместила Селима, младшего сына Абдуллы, в дальнем конце главного вади. Селим был лучшим другом Рамзеса, красивым шестнадцатилетним парнем. Зная о безрассудной храбрости, свойственной молодости, я колебалась, доверить ли ему такую задачу, и решилась только после того, как Абдулла заверил меня, что и он, и Селим будут чувствовать себя обесчещенными, если им откажут. Я предостерегла мальчика со всей возможной решительностью: ему предназначена исключительно роль наблюдателя, и он потерпит неудачу, если бросится атаковать.

– Оставайся в укрытии, – наставляла я его. – Стреляй в воздух, чтобы предупредить нас, если увидишь что-нибудь, вызывающее подозрения, Если ты не поклянёшься именем Пророка, что подчинишься моему приказу, Селим, я пошлю кого-нибудь другого.

Широко и честно раскрыв огромные карие глаза, обрамлённые длинными ресницами, Селим принёс требуемую клятву. Мне не нравилась нежность, с которой он обращался со своей винтовкой, но Абдулла, сиявший от родительской гордости, заставил меня осознать, что выбирать не приходилось. Я только надеялся, что, если он кого-нибудь застрелит, это окажется Мохаммед, а не репортёр из «Лондон Таймс». Или даже Кевин О'Коннелл. Естественно, я ожидала именно его. И очень удивлялась, что ему до сих пор не удалось настичь нас.

Когда вечером мы вернулись в лагерь после изнурительных часов пребывания в жаре и в сухом воздухе погребальной камеры, я обнаружила, что Селим ждёт меня. Я приказала ему вернуться ко мне с известиями на закате. Не имело смысла – даже для защиты Эмерсона – позволять впечатлительному юноше оставаться на опасном посту после наступления темноты, когда, как известно всем египтянам, демоны и африты выходят из укрытий. Лицо Селима сияло от восторга. Он едва мог дождаться, чтобы поделиться со мной новостями:

– Он пришёл, ситт, как вы и предсказывали – тот самый человек, кого вы описали. Поистине, вы – величайшая из волшебниц! Он сказал, что не предупредил вас о своём приходе. Он сказал, что вы были бы рады. Он сказал, что он друг. Он сказал...

– Он попытался уговорить или подкупить тебя, чтобы ты позволил ему пройти, – прервала я, усилив тем самым в глазах невинной юности собственную репутацию обладательницы сверхъестественных сил. – Он передал письмо, как я… как предсказала моя магия?

– Ситт всё знает и всё видит, – благоговейно промолвил Селим.

– Спасибо, Селим, – сказала я, взяв сложенную бумагу, протянутую им. – Теперь отдохни, ты сегодня потрудился на совесть.

Берта проснулась утром без малейших болезненных признаков, хотя весь день была сонливой и вялой.

Когда мы вернулись, она отправилась прямо в нашу палатку, но, стоило мне последовать за ней, она встала и выскользнула. Я не пыталась задержать её. Усевшись на край кровати, я развернула записку, которую, казалось, написали прямо здесь: почерк выглядел исключительно неровным – очевидно, бумага лежала на скалистой поверхности. Но эта трудность не препятствовала склонности Кевина к многословию и не смогла сдержать в узде его бурлящий ирландский дух.

После обычных цветистых комплиментов Кевин продолжал: