Змеев столб

– Да-да, не спорь, красивая! Но я верю – ты будешь счастлива. Я тот день, когда кто-то принес журнал с Гретой Гарбо на обложке, прекрасно помню. Увидела и ахнула – девчонки, это же Маша Митрохина! И давай мы тебя мучить-сравнивать: рот и нос немножко другие, глаза почти одинаковые!

– Потом решили – не похожа.

– А все-таки что-то есть… Должно быть, муж очень любит тебя, да, Машенька?

– Любит.

– А ты?

– И я его люблю.

– Значит, все у вас хорошо, – растрогалась Людмила.

– Хорошо, Миля… Вот только с жильем в Каунасе не получается.

Одноклассница всплеснула руками:

– С жильем?! Что ж ты сразу-то не сказала? Маша, дорогая моя, тебя, видно, сам бог послал! Мы в Шауляй не навсегда едем, на три года, и я как раз ищу хороших людей, кому бы квартиру на это время доверить, чтоб не пропала! Вот и нашла! Дом тут рядом, на аллее… Думала мебель продать сегодня, а теперь оставлю. Пусть сохранится, чем кому-то отдавать за бесценок, и вам покупать ничего не надо. Я кроме штор, белья, посуды и всякой мелочи не хочу ничего с собой брать. Кроватка детская есть, – она состроила игривую гримаску, – заведете же ребенка скоро? Уж за три-то года вы себе наверняка какое-нибудь жилье подыщете. Плата, разумеется, приличная, но хозяева понятливые, не торопят, если с деньгами туго. Я вас познакомлю…

Людмила чиркнула адрес на шоколадной обертке.

– Прости, Машенька, побегу! Чего доброго, на обед закроется почтамт! Вечером жду вас к себе.

…Квартира была на первом этаже, без балкона, окнами во двор, но с веселой уютной кухней и двумя большими комнатами, обставленными незатейливо и симпатично. А главное – почти в центре Лайсвес-аллеи, благоустроенная, с центральным отоплением и водопроводом – верх удачи!

На углу дома с утра до позднего вечера была открыта маленькая булочная-пекарня. Праздничный дрожжево-коричный дух разносился по всей округе. В магазинчике глаза разбегались от разнообразия свежей выпечки – хлеб ржаной и пшеничный, еврейская хала, ватрушки, кексы, пирожные, булочки с повидлом, маком, корицей, изюмом, русские расстегаи с рыбой…

Хаим познакомился с булочником Гринюсом. Хозяин сам был и пекарем, и продавцом, а помогали ему всего два человека – нанятый работник и сын-подросток Юозас. Разговорчивый булочник, к смущению сына, объяснил, что мальчик так сильно заикается, что не может учиться.

Молодые Готлибы впервые отправились по магазинам покупать вещи в свой дом. Пусть свой на три года, но ведь на самом-то деле это ого-го какой срок! За такое время можно не просто другое жилье подыскать, но и построить собственный дом. Хаим радовался маленькому счастью жены выбирать постельное белье и посуду, уговорил ее купить великолепное верблюжье одеяло с начесом – широкое, сине-зеленое, с узором, напоминающим море и волны.

Денег осталось в обрез. Он колебался: известить отца о приезде сейчас или после зарплаты, когда на окнах появятся шторы и все другие нужные вещи в квартире? Позовешь раньше – старый Ицхак догадается о сыновней нужде и непременно попытается сунуть сотню-другую литов. Потом их ему уже не отдашь, ни за что не возьмет. Хаиму не хотелось отступать от принципа ни у кого ни копейки не брать без возврата.

Нет уж, лучше справить маленькое новоселье чуть погодя. Может, братья придут, старшие племянники и Сара – сестренка, любимая сестренка!..

Он соскучился. Лишь бы отец загодя ни о чем не разведал. Было подозрение, что он изредка позванивает фрау Клейнерц, справляется у нее о жизни сына… Не позвонит, уверил себя Хаим. А получка скоро, ждать всего чуть больше недели!

Но старый Ицхак узнал о переезде сына и невестки через три дня.

Глава 3 Письмо верноподданного Германии

Хаима арестовали после обеда на службе в первый же рабочий день после недельного отпуска. Двое полицейских вошли в кабинет, назвали фамилию и, когда он откликнулся, защелкнули на его запястьях наручники, ничего не объяснив. Это означало, что дело серьезное.

Часть новых коллег сделала вид, будто арест на рабочем месте – явление привычное, прочие не скрывали смешанного со страхом любопытства. Хаим тщетно спрашивал у жандармов о причине, но их рты были захлопнуты, как капканы, и лишь третий, поджидавший у машины, буркнул:

– Помолчи, болтать будешь где надо.

«Где надо» оказалось одним из отделов Департамента секретной политической полиции – охранки, которую местные литовцы называли «жвалгибой». Хаима препроводили по коридорным закоулкам и втолкнули в продымленный кабинет без таблички, обставленный более чем скромно: заполненный папками шкаф без стекла, канцелярский стол с телефоном и два стула.

Окутанное дымом лицо стоявшего у окна человека было совершенно голым, пустым – так показалось ошеломленному Хаиму. Кроме трогательно девственной лысины и чайного блюдца в руках вместо пепельницы, полицейский чиновник ничем особенным не отличался: блеклое и невыразительное, незапоминающееся лицо с легким налетом интеллигентности, одет в обычный серый костюм. Затушив сигарету, мужчина растянул в улыбке тускловатые губы: