Змеев столб

«Ладная получится пара», – вопреки малоприятным обстоятельствам, мелькнула у священника беглая мысль. Он и раньше понимал, что из Маши монахини не получится, и опасался, как бы трясина общественных условностей и заблуждений не засосала ее. Но такого, с чем привелось столкнуться, помыслить не мог. Тем не менее не мог и не признать: они, эти двое, похожи. Словно предназначены друг другу, несмотря ни на что.

Они сами – другие. Странные, нездешние. Инакие… И, пожалуй, лучшее, что можно сделать, – не мешать им. Вздохнув, отец Алексий хлопнул по крыльцу ладонью:

– Ну что ж, садитесь, и потолкуем.

Хаим поправил сползшую ермолку, расслабленно сел рядом, чувствуя, что конфликт исчерпан.

– Вы уверены в вашем решении, господин Готлиб?

– Абсолютно.

– Владыка не даст добро на ваше венчание в церкви. Скорее всего, и синагога откажется.

– Мы зарегистрируемся в муниципалитете. В нашем крае, как вам, должно быть, известно, действует закон о гражданском бракосочетании.

– Значит, невенчанный брак… Вы уведомили об этом своих родных?

– Нет, – запнулся Хаим, – они живут в Каунасе. Я рассчитываю на поддержку отца.

– Когда собираетесь подавать на оглашение?

– Его не будет. Ни мне, ни Марии оглашение не нужно. Нас поженят без помолвки и положенного срока. Я договорюсь…

«Подкупит регистратора», – догадался отец Алексий и с неудовольствием подумал, что опять ошибся в оценке: есть-таки в парне иудейская хитринка… Но промолчал.

Хаим вкратце поведал о планах на будущее, где и кем работает. Тут священник смекнул: по-соседски познакомились. И снова ошибся.

– С Марией мы встретились у кинотеатра…

Размягченный неожиданно вспыхнувшей искрой дружеского расположения, Хаим сам не заметил, как выложил собеседнику почти все события лета. Полагая, что священник не разбирается в суетном мире кино, упомянул даже об ее сходстве с голливудской звездой.

– Ваша избранница действительно похожа на Грету Гарбо, – задумчиво сказал отец Алексий. – То есть на Грету Ловису Густаффсон[33], продавщицу из магазина готовой одежды. – Он усмехнулся, заметив, как поразила молодого человека его осведомленность. – Говорила ли вам Маша, что ее мать, Софья Альбертовна Митрохина, носила в девичестве фамилию Густаффсон?

– Ничего не говорила, – удивился Хаим.

– Прадед Маши был родом из шведского города Йончепинга. Причины его переселения в Россию неизвестны. Я постарался навести справки, но даже весьма отдаленные родственные связи Софьи с Гретой не подтвердились. Родственников, к сожалению, не нашлось ни в Швеции, ни в России. Маша – круглая сирота.

Отец Алексий поднялся, давая понять, что разговор подошел к концу.

– Судьба ее небезразлична мне и многим людям. Она не одинока, и я хочу, чтобы вы об этом не забывали. Девица взрослая, сама вольна строить свою жизнь, как ей пожелается. Никто от нее ничего не требует, ни в чем не винит и не неволит. Будет счастлива – так и мы порадуемся. А насчет «Пушкинки» не беспокойтесь. Через неделю я поеду в Вильно, схожу в гимназию и все там объясню.

Глава 17 Любовья голая, любовь живая

Хаим не отважился сообщить родичам о женитьбе. Вторжение чужой крови в чистоту наследственности тотчас вызвало бы у консервативной матушки негодование силы необратимой. Только старый Ицхак был способен понять и поддержать сына в этой неизбежной борьбе. Скрыв от домашних телефонные переговоры с Хаимом, отец приехал в Клайпеду якобы по своим делам.

Он прохаживался по прелестной гостиной «Счастливого сада», смешливо вздергивая брови. Весело рассматривал дрезденский фарфор в шкафчиках, пастушков со свирелями и дев в кудрявых рощах на картинах, а сам ломал голову над тем, что еще мог отчебучить непредсказуемый сынок. Беседа, судя по всему, предстояла непростая.

«Ах, шельмец! – растерянно думал старый Ицхак потом, утопая в дурацком кремовом кресле. – Русских в Клайпеде – по пальцам перечесть, как он умудрился выбрать себе в невесты русскую?»

Известие не просто расстроило отца. Оно его потрясло. Бегство сына из дома Геневдел назвала «дезертирством». Женитьбу на русской сочтет предательством… А как загудит еврейский улей! Трудно было понять, когда выпускник Лейпцигского университета внезапно возжелал стать артистом. Трудно, но хоть как-то можно. Попробовал славы с ложку – захотелось испить больше… Щадя самолюбие Хаима, дома не говорили при нем о неудаче с консерваторией. Жалели, что ушел, что остался здесь одиночкой. Гене побушевала и сникла, Сара ждет не дождется… Дождались!

Своевольник тоже ждал – отказа или благословения, смотрел настороженно. Старому Ицхаку сделалось душно. Расстегнув верхнюю пуговицу рубашки, он проговорил:

– А если твоя женитьба – такой же промах, как в начале лета?

По лицу сына пробежала болезненная гримаса.

– Прошло не просто лето, отец. За это время я стал по-настоящему взрослым.

– Мать скажет, что тебе нужна порядочная девушка.

– Мария – порядочная девушка! – вскинулся Хаим.

– Но не еврейское дитя, – попытался мягко осадить старый Ицхак.

– Мне безразлично происхождение и вероисповедание моей будущей жены. Я люблю ее.