Злые вихри

Княжн Хрепелевой отъ Аникева.

Снжково. 27 ноября 189...

И вы, моя дорогая княжна, торопите меня въ Петербургъ! Если бы это было въ октябр или начал ноября, я бы еще, пожалуй, соблазнился. Но три мрачныхъ осеннихъ недли, наводящія въ деревн уныніе, прошли. У насъ зима, и Соня каждый день катается на конькахъ но расчищенному большому пруду. Снгу напало много, и мое старое милое гнздо оправдываетъ свое прозвище. Длинныя аллеи парка превратились въ лабиринтъ съ блыми мраморными стнами и со сводами изъ брилліантовыхъ кружевъ, сверкающихъ и переливающихся на зимнемъ солнц.

Эта великолпная, сразу ставшая зима дала мн именно то настроеніе, котораго я искалъ для послдняго акта моей оперы. Работа подвигается, и пока я ея не концу,-- не тронусь отсюда.

Къ тому же есть и другія дла по имнію. Вотъ, на прошлой недл, мн пришлось провести, конечно, съ Соней и ея почтенной воспитательницей, а также и съ моимъ врнымъ другомъ, Платономъ Пирожковымъ, два дня въ город. Я встртилъ тамъ вашу пріятельницу, m-elle Травникову. Многіе расхваливали мн ее, какъ учительницу. Теперь она вся поглощена устройствомъ профессіональной школы. Мы говорили о васъ, и, знаете ли, что она мн сказала? «Я обязана Нин всмъ: тмъ, что я живу и хочу жать. Она меня спасла не тмъ, что ухаживала за мною во время моей болзни, а тмъ, что примирила меня съ жизнью и согрла мою совсмъ застывшую душу. Какъ она это сдлала -- не знаю, но только это такъ».

Я отвтилъ ей, что вы и для меня сдлали то же самое. Да, мой маленькій дорогой другъ,-- мое настоящее, въ очень значительной степени, дло рукъ вашихъ. Я до сихъ поръ не говорилъ вамъ этого; но теперь говорю. Вы подошли ко мн въ самое трудное время моей жизни, подошли прямо, смло, неудержимо, какъ-бы по наитію. Вы ничего новаго мн тогда не говорили, все это и такъ ужъ было во мн, повторялось въ душ моей... Но, Боже мой, мало ли что говорится иной разъ въ душ нашей -- и, все-таки, безплодно замолкаетъ!

Великое дло -- въ самую важную минуту услышать убжденное, вдохновенное подтвержденіе своей внутренней, душевной рчи. Я самъ говорилъ себ многое -- и бездйствовалъ, и презиралъ себя, и погибалъ въ безсиліи. Вы сказали мн то же самое, и я нашелъ въ себ силу, потому что услышалъ васъ въ самую важную, ршающую минуту...

Вы были нравы -- съ тхъ поръ прошло два съ половиной года -- и я чувствую себя возрожденнымъ душой, я живу, я не презираю себя больше. У меня такъ много чудесныхъ, счастливыхъ минутъ: ихъ даютъ мн Соня и мое дло. Какая отрада -- эта двочка и какъ я безумно былъ виноватъ предъ нею и передъ собою! Я долго не могъ глядть на нее безъ упрека совсти. Теперь могу: она здорова, весела, счастлива, А какъ она растетъ, какъ развивается! Ей ужъ четырнадцать лтъ, она становится все больше и больше похожа на мою мать, и она будетъ хорошей піанисткой, хорошей пвицей -- теперь я это знаю. Мы вмст работаемъ, я снова переживаю мое далекое время.

И она меня любитъ, я тоже знаю это. И этой любви у меня никто и ничто отнять не можетъ.

А того, что я считалъ «каторгой» -- я почти не замчаю. «Не бойтесь льва, и онъ станетъ васъ бояться» -- сказано въ одной древней, мудрой книг. Ну, а я вовсе и не со львомъ имю дло...

Итакъ, вы помогли спасенію моей души и моей жизни, а Марья Эрастовна, опять-таки, благодаря вамъ, устроила мое благосостояніе. Мой управляющій не только творитъ чудеса, но и меня,-- это самое удивительное чудо!-- заинтересовываетъ хозяйствомъ. Знаете ли, что я въ этомъ году внесу Марь Эрастовн около двнадцати тысячъ въ погашеніе моего долга!-- Это похоже на сказку, а между тмъ, это самая живая дйствительность моего «золотого дна» -- Снжкова.

Вотъ и работается, вотъ и опера моя растетъ, растетъ и, кажется, превращается въ органически цльное созданіе. Но мн все же противно думать, что скоро придется вынести ее предъ всми. Вдь, я стою особнякомъ, не принадлежу ни къ какому кружку, за моей спиной нтъ друзей-прославителей. А у насъ все дло въ этомъ: «кто не съ нами, тотъ врагъ нашъ». Я знаю -- меня станутъ или замалчивать, или травить анонимными газетными статейками. Меня будутъ «стирать съ лица земли» десятками полуграмотныхъ строчокъ, топить въ ложк съ водой. Но авось, Богъ милостивъ, не сотрутъ и не утопятъ.

Вдь, у слушателей есть тоже свои уши, и не вс ими хлопаютъ по желанію и приказу газетныхъ анонимовъ. Главное же -- всякій долженъ длать свое дло, рыть свой кладъ и не оглядываться по сторонамъ, не пугаться ночныхъ привидній...