При одной только мысли о том, что такая изысканно прекрасная девушка оказалась во власти зверей-рабовладельцев, я скрежетал зубами и зажмуривал глаза, безуспешно пытаясь стереть картины, возникающие в моем воображении.
И тогда я обнаруживал, что не верю в правдивость ее рассказа. Я начинал уже задавать себе вопрос, почему такие проблемы настойчиво терзали мой ум. Но мое сердце всегда давало на него ответ. И подумать только! Я, врач, который стремился иметь хорошую клиентуру, который всего лишь недавно считал, что уже прошел стадию юношеских глупостей, перебесился и вступил в тот этап благоразумной степенной жизни, когда регулярные проблемы и заботы людей медицинской профессии становятся первостепенными, а легкомысленные соблазны типа черных очей и алых губ уже не действуют!
Однако попытка вызвать сочувствие у читателя к автору чужда целям этого повествования. Проблема, которой я осмелился здесь коснуться, имела колдовскую привлекательность для меня, но я не думаю, что она может иметь такое же очарование для других. Вернемся к тому, о чем я считаю своим долгом рассказать, и забудем это краткое авторское отступление.
Как ни странно, но это действительно факт, что немногие лондонцы знают Лондон. Под руководством моего друга Найланда Смита и благодаря ему я узнал, что в самом сердце столицы существуют притоны, известные лишь немногим, места, не знакомые даже вездесущим репортерам.
Смит вел меня в тихий проезд, находившийся менее чем в двух минутах ходьбы от оживленной Лестер-сквер. Он остановился у двери, зажатой между двумя фасадами магазинов, и повернулся ко мне.
— Что бы ты ни увидел и ни услышал, — предупредил он, — не показывай удивления.
На нас обоих были темные костюмы и фески с черными шелковыми кисточками. Мой цвет лица с помощью грима был доведен до оттенка, похожего на коричневый загар моего друга. Он позвонил в колокольчик у двери.
Ее почти сразу же открыла негритянка — грубая и отвратительно уродливая.
Смит произнес что-то длинное по-арабски. Его лингвистические знания постоянно удивляли меня. Он говорил на диалектах Ближнего и Дальнего Востока, как на родном языке. Женщина сразу же выказала чрезвычайную услужливость и глубокое уважение, введя нас в плохо освещенный коридор. Проходя по этому коридору мимо одной из внутренних дверей, из-за которой неслись взрывы музыкальной какофонии, мы вошли в маленькую пустую комнату без какой-либо мебели, со стенами, закрытыми грубыми циновками, и полом, покрытым красным ковром без узоров. В нише горела обычная металлическая лампа.
Негритянка оставила нас, и вскоре после ее ухода вошел глубокий старик с длинной бородой патриарха, с вежливым достоинством приветствовавший моего друга. После короткого разговора старик — мне показалось, араб — отвел в сторону кусок циновки, за которым была глубокая ниша. Приложив палец к губам, он знаком пригласил нас войти.
Мы вошли, и циновка опустилась за нами. Теперь звуки грубой музыки были намного явственнее, и, когда Смит отодвинул в сторону маленькую створку, я вздрогнул от удивления.
Там находилась довольно большая комната с диванами и низкими скамьями вдоль трех стен. На диванах я увидел разношерстную компанию турок, египтян, греков и других, в том числе двоих китайцев. Большинство курили сигареты, некоторые пили. На квадратном ковре в центре пола извивалась в восточном танце девушка, которой аккомпанировала на гитаре молодая негритянка, в то время как некоторые из собравшихся хлопали в ладоши в такт музыке или напевали низкую, монотонную мелодию.
Вскоре после нашего прихода танец окончился и танцовщица убежала за занавешенную дверь в дальнем конце комнаты. В комнате зажужжали разноязыкие голоса.
— Это что-то вроде места встреч и развлечений для определенных групп с Востока, проживающих или гостящих в Лондоне, — прошептал Смит. — Старый джентльмен, который только что ушел, является владельцем или хозяином. Я уже несколько раз бывал здесь, но безрезультатно.
Он зорко всматривался в обитателей странного клуба.
— Кого ты ожидаешь здесь найти? — спросил я.
— Это признанное место встреч, — сказал Смит мне на ухо. — Я почти уверен, что кто-то из группы Фу Манчи пользуется им.
Я с любопытством смотрел на эти лица, хорошо видные через глазок. Мой взгляд особенно задержался на двух китайцах.
— Ты кого-нибудь узнаешь? — прошептал я.
— Ш-ш-ш!
Смит вытягивал шею, пытаясь увидеть дверь. Я ничего не видел из-за него, и только по его напряженной позе и едва заметному волнению, которое передавалось и мне, я понял, что в комнату входит кто-то еще.
Гул разговора стих, и в наступившей тишине я слышал шуршание платья. Значит, вошла женщина. Стараясь не производить шума, я сумел дотянуться до глазка.