Зловещее Проклятие

— Что ты хочешь от меня, Вероника? Да, Тибериус испытал боль и потерю. Как и все мы.

— Сейчас его раны самые свежие. Быть здесь — это все пережить заново.

— Его собственная вина. Не следовало принимать приглашение Малкольма. Все, что ему нужно было сделать, это отказаться и пощадить себя от повторных переживаний величайшей трагедии в жизни. Вместо этого он приезжает и сыпет соль на раны. Не говори мне, что Тибериус заслуживает жалости. Он навлек все это на себя сам, — спокойно заключил Стокер.

Я молчала долгое время, слишком долго.

Стокер вопросительно посмотрел на меня.

— Что?

— Он навлек все это на себя сам. Но зачем? Это не имеет никакого смысла.

— О чем ты сейчас болтаешь?

— Все, что ты только что сказал. Я согласна с тобой. Постарайся не дать новизне сбить тебя с ног, но ты был прав. Тибериус самый властный и контролирующий человек, из всех, кого я знаю. Он устроил каждый аспект своей жизни к собственному удовлетворению, кроме потери Розамунды. Их переписка с Малкольмом в последнее время была непостоянной. Конечно, они были лучшими друзьями на протяжении многих лет, но затем Малкольм удалился в добровольную ссылку. Они не встречались с тех пор, как Тибериус уехал в Россию. Однако, как только Малкольм попросил его приехать, он согласился. Они оба утверждают, что это ради старой дружбы. Но достаточно ли старой дружбы, чтобы Тибериус вернулся сюда, зная, что он столкнется с воспоминаниями о Розамунде? Или у него другая цель?

Стокер вскинул руки.

— Только дьяволы в аду могут ответить на это, Вероника.

Он оставался еще час, попеременно то разглагольствуя против своего брата, то лениво угрожая вернуться в комнату Тибериуса, чтобы закончить драку. Потребовался весь мой дар убеждения, чтобы удержать его, пока он не успокоился.

— Ты не выбьешь из него правду, и мне скучно зашивать тебя снова. Кроме того, это довольно лестно, если хорошенько подумать.

— Лестно? Как, во имя семи кругов ада, ты пришла к такому выводу?

— Ну, Тибериус, мог бы поручить дело профессиональному детективу. Он мог нанять частного сыщика, чтобы провести расследование. Вместо этого он полагается на нас.

— Не сообщив нам, — штурмовал Стокер. — В этом разница между работой с нами и использованием нас. Он подверг тебя риску, не задумываясь о твоей безопасности.

Этим аргументом давалось понять, что Стокер больше заботится о моей безопасности, чем о своей. Я снисходительно улыбнулась.

— Не беспокойся обо мне. Я привезла свои ножи, — весело сказала я.

Он удивился.

— Ножи? Множественное число? Я дал тебе только один, нож-малыш, чтобы привязать его к голени.

— И я ношу его, могу тебя заверить. Но леди нравится иметь и другие варианты.

Я подошла к своему саквояжу и вытащила ложное дно, открывая отсек, который Дейзи-горничная не обнаружила. Я начала извлекать оружие, передавая Стокеру.

— Вот шляпная булавка, которую я сделала, тонкий стальной стилет с очень острым концом. Я ведь предупредила тебя, что он острый! — Я протянула Стокеру носовой платок промокнуть яркую каплю крови, выступившую на большом пальце.

— Вот булавки для манжет, — приплюсовала я, передавая пакет булавок без головок, используемых лепидоптерологами, чтобы прикреплять образцы к карточкам. Я часто накалывала их на манжеты, когда хотела немного дополнительной защиты.

Я достала тонкий фиолетовый шелковый корсет, и Стокер покраснел.

— Это мой любимый. Каждая косточка на самом деле является тонким лезвием из превосходной итальянской стали, — я продемонстрировала, как быстро могу снять лезвие с лифа.

— Что-нибудь еще? — съехидничал Стокер. — Улей, чтобы спрятаться в суете расследования? Перстень с мышьяком, чтобы подсыпать яд в чей-то чай?

Я всплеснула руками.

— Не груби. Яд — самый неоригинальный метод.

Он с любопытством покачал головой.

— Как бы ты поступила, если бы хотела прикончить кого-то?

— У меня уже есть девятнадцать стратегий, и я разрабатываю двадцатую. Не волнуйся, — приободрила его я. — Если я когда-нибудь решу убить тебя, я сделаю это быстро и творчески. Ты никогда не догадаешься.

— Моя дорогая Вероника, как раз этого я и боюсь.

Он прервал себя, и с той специфической телепатией, которую мы иногда разделяли, я догадалась, что он скажет дальше.

— Я знаю, что ты не хочешь говорить о Мадейре, — начал он ворчливым голосом, — но думаю, мы должны расставить точки над «i».

— Нечего рассказывать, — буркнула я.

Он повернулся ко мне, его сапфировые глаза сияли от эмоций. Злость? Вызов? Я не могла определить. — Уверен, что есть. Я был с лордом Роузморраном, когда пришли счета, Вероника. Врач. Кормилица. Швея по пошиву одежды для младенца.

Он сделал паузу. Момент растянулся между нами тугой тишиной, ожидающей разрушения.Я вскинула подбородок.

— Да. Все так. Желаешь, чтоб я отчитывалась перед тобой?

— Считаю, что наша дружба требует этого, — просто сказал он.

— Я ни перед кем не отчитываюсь, — яростно ответила я.

— А я — никто? — спросил он. В его голосе звучало какое-то темное чувство, которого я никогда раньше не слышала.

Мой голос стал резким.

— Конечно, нет!

Я поспешно добавила, буквально выталкивая из себя: