Зловещее проклятие

Даже сейчас, с осунувшимся и каким-то потускневшим лицом, он был очень красив. До неприличия красив, с неожиданным неприятием подумал Дубравин.

Казалось, что молочно-белой бархатной кожи на щеках Тихова никогда не касалась бритва.

Резко очерченные губы, немного тонковатые для удлиненного овала лица, были свежи и будто накрашены блестящей помадой.

Прямой, правильной формы нос был ни велик, ни мал – в самый раз.

Светлые глаза (Дубравин никак не мог понять, какого они цвета; временами глаза казались ему серыми, а иногда голубели холодными льдинками) смотрели на майора с выражением горестного недоумения, изредка прячась под припухшие веки, опушенные длинными ресницами.

С крепкой шеей, ладно скроенный – изысканный дорогой костюм темно-синего цвета с искрой плотно облегал широкие, мускулистые плечи, – он был живым воплощением идеального мужчины в представлении Дубравина.

– Артур Вениаминович, насколько мне известно, вы знали Новосад, как никто другой…

Майор начал осторожно и издалека.

– Она была моей невестой, – просто ответил Тихов.

– У нее были враги? Или, скажем точнее, недоброжелатели?

– Сложно ответить на ваш вопрос… Недоброжелатели, в общем-то, были. Мир артистов – это сложный мир. Высока конкуренция всегда предполагает конфликты – явные или тайные. Но враги, и чтобы так…

– В тот день она была у вас?

– Да. После того, как я уехал от Ольховского – надеюсь, вы помните нашу первую встречу? – мы с ней виделись. Она забежала ко мне на квартиру буквально минут на десять, а затем ушла. И больше я ее не видел.

– В котором часу это было?

Тихов задумался.

– Нет, точно сказать не могу, – сказал он спустя некоторое время.

– Хотя бы приблизительно.

– Кажется… где-то около двух часов дня…

В голосе артиста слышалось сомнение.

– Странно…

– Что именно? – спросил Тихов.

– Алифанова утверждает, что в это время они были еще в театре. По-моему, так… Сейчас проверю…

Майор полистал папку с делом.

– Да, все верно, я не ошибся.

– Честное слово, не помню. Может, немного позже. Если бы я знал, что это когда-нибудь понадобится…

– Если бы…

Дубравин сокрушенно вздохнул. Все мы сильны задним умом, подумал он.

– Артур Вениаминович, а как она выглядела? Я имею в виду не внешний вид, а настроение. Не была ли она взволнована, встревожена?

– Нет. Даже наоборот – смеялась, шутила.

– Может, таким образом Новосад маскировала свое истинное состояние?

– Ни в коем случае. Она не умела притворяться. Что на уме, то и на языке – так говорят про подобных людей.

– О чем вы говорили?

– Разве теперь вспомнишь… Я угостил ее чаем…

Тихов в задумчивости потер висок.

– Ах, да, она говорила мне что-то о своей новой роли. В тот день режиссер театра предложил сыграть ей главную героиню в одной из пьес репертуарного плана на будущий сезон, и Валя была на седьмом небе от счастья. Помнится, я ее поздравил…

– Значит, она ушла, а вы? Что потом делали вы?

– Вскоре мне позвонил Ольховский, и я поехал к нему.

– Зачем?

– Тогда вы, простите, нам помешали. Мы собирались сыграть в преферанс, ждали еще одного товарища. Но – увы…

– Каким транспортом вы ехали?

– Извините, но я не понимаю, зачем вам это нужно?

– Артур Вениаминович, у нас работа такая; знать по возможности все, что касается обстоятельств дела.

– То есть, вы хотите сказать, что проверяете мое алиби? Вы… меня… подозреваете!?

– Ни в коем случае. С какой стати? Но все-таки, как я говорил ранее, для нас все нужно и важно. Мы ведь как сборщики часов: пока на место не будет поставлен последний винтик, стрелки не закрутятся. Думаю, вам ясно.

– Если так…

Тихов успокоился.

– Я хотел поймать такси, но погода помните, какая была… Поэтому пришлось ждать троллейбус. Затем я пересел в автобус. Вот так и добрался к дому, где живет Ольховский.

– Игра состоялась?

– Конечно.

– Сколько времени она длилась?

– Закончили мы часов в одиннадцать…

Тихов ушел.

Дубравин посмотрел на задумчивого Белейко, за время допроса не проронившего ни единого слова, и спросил:

– Что ты о нем думаешь, Бронек?

– Холеный парнишка. Артист, одним словом.

– Считаешь, что и здесь играл?

– Не похоже. Переживает здорово.

– Еще бы. Потерять невесту. И какую…

– Как ты насчет чаю? – спросил Белейко.

И включил чайник.

– С удовольствием, – ответил Дубравин. – У меня, кстати, бутерброды есть.

– Не откажусь…

Друзья налегли на бутерброды с сыром и ветчиной.

В окно кабинета вместе с метелью заглянули ранние сумерки.

Глава 12. ИОНА ХРОБАК

Подполковник Драч, грузный и неторопливый в движениях, пока длилось оперативное совещание, ходил, не приседая.

Его левая щека вздулась, опухоль надвинулась на глаз, лицо кривила страдальческая гримаса.

Время от времени он прикасался толстыми, словно обрубленными, пальцами к щеке и морщился – у него болел зуб.

Майор Дубравин, с потемневшим от хронического недосыпания лицом, а оттого хмурый больше обычного, изредка косился на замерзшие окна кабинета начальника ОУР.

Наконец ударил крепкий морозец, и майор озабоченно пытался вспомнить, надел он младшему сыну вторые колготки, шерстяные, или нет.