Зловещее наследство

— Он так похож на вас, — продолжала она. — Тем не менее, я не поняла этого, пока он не ушел. Потом я соединила его появление и ваше имя: я полагаю, что Боуман — это его псевдоним в «Планет». Да? Я догадалась. А Роджер не понял.

— Я не совсем понял, — начал Арчери. Он должен объяснить. — Миссис Айд…

Она было засмеялась, но остановилась, заметив смущение на его лице.

— Я думаю, что мы оба ввели друг друга в заблуждение, — мягко сказала она. — Айд — это моя девичья фамилия, я использовала ее, когда была моделью.

Арчери отвернулся, вцепившись горячими пальцами в мрамор. Она сделала шаг в его сторону, и он ощутил ее аромат.

— Миссис Примьеро была родственницей, владевшей этим домом, родственницей, которая похоронена в Форби?

В ее ответе не было нужды, но она кивнула.

— Не понимаю, как я мог быть так глуп, — сказал он. — Вы простите меня?

— Здесь нечего прощать, не так ли? — Вопрос прозвучал так недоуменно, ведь он просил прощения за будущие поступки. — Я так же виновата, как и вы. Не знаю, почему не сказала вам, что я — Имоджин Примьеро, жена Роджера. — Она остановилась. — Просто одна из таких вещей. Мы танцевали — что-то еще возникло… Не знаю.

Он поднял голову, словно пытаясь что-то стряхнуть с себя. Потом пошел прочь от нее в холл:

— Мне кажется, вы говорили, что вам нужно в Стоуэртон. Было очень любезно с вашей стороны подвезти меня.

Она сразу оказалась за ним, ее рука на его руке.

— Не смотрите так. Что вы предполагаете делать? Это просто… недоразумение.

У нее была немного хрупкая, но настойчивая рука. Сам не зная почему, возможно, потому, что она казалась слишком беззащитной, он накрыл ее руку своей. Имоджин не убрала свою руку, и когда вздохнула, рука слабо дрогнула. Он обернулся, чтобы посмотреть на нее, чувствуя стыд, столь же парализующий, как болезнь. Ее лицо было всего в одном футе от его, потом только в дюйме, потом никакого расстояния, никакого лица, только мягкие губы.

Стыд, поднимавшийся вместе с волной желания, сделал более глубоким ужас и более острыми ощущения, поскольку последние двадцать лет он не испытывал ничего подобного, а может, и никогда не переживал такого. С момента окончания Оксфорда он ни разу не поцеловал ни одной женщины, кроме Мэри, и едва ли оставался наедине с кем-нибудь, кто не был стар, болен или мертв. Он не знал, как прервать поцелуй, и при этом не понимал, являлось ли это незнание само но себе следствием неопытности или желанием перевести его в некую более горячую стадию.

Он потерял голову довольно неожиданно, но не встретил никакого сопротивления.

— О, дорогая, — сказал Арчери, но она даже не улыбнулась. Имоджин была очень бледна.

Все слова для объяснения такого поступка исчезли. Вроде «я не знаю, как это получилось» или «меня занесло… импульсивно». Но ему стало не по себе даже от одного предположения лжи. Сама правда казалась даже убедительней и неотложней, чем его желание, и он подумал, что скажет ее, даже притом что завтра или когда-нибудь это тоже покажется ей ложью.

— Я люблю вас. Думаю, я влюбился в вас в первый же момент, как увидел. Думаю, что так. — Арчери закрыл лицо руками, и его пальцы, холодные как лед, казалось, прожигали кожу, как прожигал бы снег. — Я женат, — продолжал он, — вы это знаете, и я — священник. Я не имею права любить вас и обещаю, что никогда больше не останусь с вами наедине.

Она была очень удивлена и широко раскрыла глаза, но какое из его признаний так удивило ее, он не понял. Ему даже пришло на ум, что ее могла поразить его ясная речь, которая до сих пор была довольно бессвязной.

— Я не должен предполагать, — сказал викарий, поскольку в последних словах ему почудилось некое тщеславие, — что в этом было какое-то искушение для вас. — Она хотела что-то сказать, но он заторопился: — Что, если вы ничего не будете говорить, а просто уедете?

Она кивнула. Несмотря на запрет, он с нетерпением ждал, чтобы она снова просто прикоснулась, только прикоснулась к нему. Это было непереносимое желание, от которого у него перехватывало дыхание. Имоджин сделала легкий беспомощный жест, как будто тоже была во власти подавляемых чувств. Пока он говорил, ее лицо оставалось неловко отвернутым от него. Потом она повернулась и, пробежав через холл, скрылась за дверью.

Когда она ушла, ему пришло в голову, что Имоджин не задала ни единого вопроса по поводу причины посещения этого дома. Она сказала немного, а он сказал все, что имело значение. Арчери решил, что, должно быть, сошел с ума, потому что не понимал, как двадцать лет дисциплины рухнули, словно в назидание заскучавшему ребенку.

Дом был именно таким, как описано в стенограмме судебного разбирательства. Он без всяких эмоций, даже без сочувствия, разглядывал длинный коридор от передней двери до двери в задней части здания, где висел плащ Пейнтера, кухню, узкую, ограниченную стеной лестницу. Своего рода паралич, охвативший его мозг, отступал, и он двинулся к запасному выходу, по пути машинально открывая засовы.