Злой гений Нью-Йорка

— Не знаю, может, через час после того, как они прибыли сюда. Более точно сказать не могу.

— Значит, больше никого здесь не было?

— Я видел, как мисс Диллар возвращалась с теннисного корта примерно в половине первого. Меня как раз позвали к столу. Она помахала мне ракеткой в знак приветствия.

— И это все?

— Боюсь, что да.

— Один из тех молодых людей, которых вы сегодня видели, был убит, — сообщил Вэнс.

— Мистер Робин. Он же Птенец малиновки, — добавил Арнессон, ухмыльнувшись, и своей веселостью вызвал у меня неприятное впечатление.

— Боже мой! Какое горе! — воскликнул Парди. — Ведь, если я не ошибаюсь, он был чемпионом в клубе Белль.

— И теперь обрел бессмертие.

— Бедняжка Белль! Надеюсь, она не слишком тяжело переживает случившееся? — заволновался Парди, и что-то в его тоне насторожило Вэнса.

— Она больше драматизирует, — фыркнул Арнессон. — Так же, как и полиция, между прочим. Много шума из ничего. В мире полно элементов, подобных Робину, которые в своей общей массе называются человечеством.

Парди печально улыбнулся — очевидно, ему был знаком цинизм Арнессона — и обратился к прокурору:

— Вы позволите мне увидеться с мисс Диллар и ее дядей?

— Разумеется, — ответил Вэнс, заметив, что Маркхэм колеблется. — Они в библиотеке, мистер Парди.

— Странный тип, — заметил Арнессон, когда гость удалился. — Ведет праздный образ жизни и интересуется исключительно шахматными партиями.

— Правда? — оживился Вэнс. — Не ему ли принадлежит авторство так называемого гамбита Парди?

— Точно, — поморщился Арнессон. — На это он потратил двадцать лет своей жизни, даже книгу написал. Путешествовал по миру, посещая всевозможные чемпионаты и турниры, чтобы проверить свой гамбит. Это произвело настоящий фурор в мире шахматистов. Потом он сам стал организовывать какие-то соревнования, которые сам же и оплачивал. Это стоило ему немалых денег, между прочим. И, конечно, при этом настаивал на том, чтобы в игре непременно использовался его знаменитый гамбит. Закончилось все весьма печально. Такие мастера, как доктор Ласкер, Капабланка, Рубинштейн и Финн, взялись за него и разнесли теорию Парди в пух и прах. Почти все игроки, применявшие его гамбит, проиграли. Какой удар для Парди! Он даже весь поседел и как-то обмяк.

— Мне известна эта история, — пробормотал Вэнс. — Меня обучал гамбиту Эдвард Ласкин…

В дверях снова появился полицейский и жестом подозвал к себе Хита. Сержант, уставший слушать болтовню о шахматах, поднялся с места и быстро удалился в коридор. Через некоторое время он вернулся с листком бумаги в руке.

— Весьма забавно, сэр, — произнес он, передавая листок Маркхэму. — Один из моих людей обнаружил эту бумажку. Она торчала из почтового ящика, и он решил посмотреть, что это такое. Что вы думаете по этому поводу?

Быстро пробежав глазами записку, прокурор тут же передал ее Вэнсу. Мне тоже удалось прочитать ее, когда я заглянул ему через плечо. Это был обычный лист почтовой бумаги, сложенный таким образом, что легко просовывался в щель почтового ящика. Текст был напечатан на машинке с бледно-синей лентой. Первая строчка гласила: «Джозеф Робин мертв». За ней следовала вторая: «Кто убил Птенца малиновки?» И еще ниже я прочел: «Сперлинг означает „воробей“».

А в конце послания, в правом углу, там, где обычно ставится подпись, заглавными буквами было напечатано: «ЕПИСКОП».

Глава V Женский крик

Суббота, 2 апреля, 14:30

Взглянув на это странное послание с еще более странной подписью, Вэнс три часа вытаскивал свой монокль, а потом еще долго и нудно протирал стеклышко. Я тут же понял: данная бумажка серьезно заинтересовала его.

— Вот вам и весьма ценный множитель для будущего уравнения, — шутливо заметил он, обращаясь к Арнессону.

Презрительно осмотрев записку и сухо усмехнувшись, тот небрежно бросил ее на стол, а затем заметил:

— Я искренне хочу верить в то, что священники здесь не участвуют. Они-то уж точно никакого отношения к науке не имеют. К ним с точки зрения математики даже и не приблизишься. «Епископ»… — хмыкнул он. — Лично у меня таких знакомых нет. Думаю, что данную абракадабру я сразу сброшу со счетов, когда приступлю к своим исследованиям.

— Если вы так поступите, — серьезно заметил Вэнс, — боюсь, ваше уравнение не будет иметь решения. Мне это таинственное послание почему-то кажется чрезвычайно важным. Простите меня, но именно эта записка, как мне думается, больше всего из того, что нам известно на этот час, располагает к математическим расчетам. По крайней мере она полностью исключает вероятность несчастного случая или какого-то чудовищного совпадения. Если позволите, ее можно назвать гравитационной константой, которая будет управлять всеми нашими дальнейшими уравнениями.

Хит посмотрел на записку почти с ненавистью.

— Это написал какой-то псих, — подытожил он.