Злой дух Ямбуя

Так близко Ямбуй я вижу впервые. Он стоит несколько обособленно, горделиво возвышается над южным краем Алданского нагорья, соединенный с хребтом голым отрогом, будто Становой не улегся в положенную ему длину и поэтому краем своим изогнулся на север. Тут он и оборвался мощным гольцом — Ямбуем. Геодезисты назвали этот изогнутый отрог «аппендикс Станового».

Словно в беге, голец вдруг остановился, упершись подножьем в край обширного Алданского нагорья, простирающегося на север. У него тупая каменистая вершина, справа глубоченный провал, а слева крутой скалистый склон, истекающий серыми россыпями, изрезанный многочисленными ручейками. Кое-где видны останцы.

Подножье Ямбуя широко опоясывают густые стланиковые заросли и редкая лиственничная тайга. Ближе, сквозь сучья низкорослых лиственниц, поблескивает полоска реки, зажатая береговыми скалами. Но ниже вода разливается и смутно — смутно белеет за лесом. Это быстроводная Реканда, берущая свое начало в глубоких складках Станового. За ней сразу и начинается Ямбуй.

— Однако тут ночевать будем. Смотри, олень шибко морился, дальше не пойдет, — говорит Долбачи, склонившись на посох.

Лицо его осунулось, вид мрачный. Надо бы остановиться: и люди и олени дошли, что называется, до изнеможения. Сегодня мы не отдыхали, как обычно, в полдень. Но кто откажется от возможности переночевать на берегу реки, когда она так близко? До нее километра два.

— Нет, Долбачи, пойдем к Реканде, там и оленям привольно, и нам будет лучше.

Проводник смотрит на закат усталыми глазами. Безропотно начинает криком и пинками поднимать оленей. Бедные животные, на них больно смотреть, как мы их замотали.

Тяжело поднимается Павел, растирает руками колени, но ноги едва разгибаются, еще хорошо, что в руках посох.

— Пошли! — командую я охрипшим голосом.

Караван устало закачался на спуске.

День на исходе. Солнце опалило хребет и вечереющую равнину. Рыжие деревья в огне, горят перелески, пожаром охвачены болота. Над залесенными падями поднимается туман, и на нем вспыхивают алые пятна.

Метров через триста неожиданно вышли на звериную тропу. Она показалась нам асфальтовой дорогой, хотя это была неширокая, давно не хоженная, едва протоптанная по зеленому мху стежка.

Но все обрадовались. Павел даже запел:

Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек…

Дальше мы пели вдвоем, и от песни стало легче. Долбачи тоже повеселел, прибавил шаг.

Караван крупным косогором обошел обрыв, и мы спустились на дно долины. Последним препятствием до берегового леса был неширокий зыбун, густо усеянный переспелой морошкой. Желтые ягоды, точно крупинки золота, соблазнительно лежали на пышном бархатисто — зеленом покрове.

За зыбуном — густая лиственничная тайга, запорошенная увядающей хвоей и пахнущая спелым ольховым листом. В ней уже сумрак позднего вечера. Но в сквозных просветах деревьев еще колышется еле уловимый свет.

Еще несколько минут мы идем по лесу, выбирая поуютнее место для ночевки. Вечерняя тайга необычно гостеприимна. В ней и прохлада, смешанная с запахами рододендронов, хвои, увядших папоротников, и будто для нас наброшен на «пол» ковер из вечнозеленых пышных мхов. Каждое дерево приглашает поселиться под его разлапистыми кронами. Но мы вдруг стали разборчивыми, продолжали бродить по лесу в поисках лучшего места. А расположились на открытом высоком берегу Реканды. Тут ко всем прелестям леса прибавляется речной ветерок — он всю ночь будет отпугивать от нас комаров.

Будто чья-то невидимая рука гасит последние блики света на макушке елей, на холме и, наконец, на далеком пике. Над рекой проносится пепельно-серый туман, гонимый ветром. Лес уходит в ночной покой без птичьих песен, без шорохов — молча.

Вот и кончился длинный путь к Ямбую — это смягчает усталость. Кажется, все трудности остались позади.

Долго сидим у жаркого костра, пьем чай. В ночь уходят тени. В синеве над нами прорезаются звезды. На поляне мелодично — перезваниваются бубенцы.

Павел с Долбачи забираются в палатку. Загря эту ночь на привязи. Я подкладываю в костер побольше дров. Стелю спальный мешок, ложусь лицом к костру. Смотрю, как бушует пламя, как в синеве расплавленных углей возникают дворцы, громады гор, глубокие пропасти, а то вдруг встанет какое-то страшилище, глянет в лицо, и все вмиг исчезнет.

…Ранним утром быстро расправляемся с завтраком. Вьючим оленей и, пока утренний уровень воды в Реканде низкий, спешим перебрести на противоположный берег реки.

Мы уже готовы были тронуться в путь, когда Павел, заливая огонь, случайно взглянул на реку и зашептал, задыхаясь:

— Смотрите, зверь!

Опаленный его шепотом, я сбросил с плеча карабин.

— Где?