— Что ты! — замахала руками старуха. — Скрадом сейчас не добыть сохатого. Это время лист на полу, тихо ходить нельзя, да и зверь — сохатый, сокжой — на месте не стоит, шибко ходит, грибы ищет, ни за что не догонишь! Карарбах промышляет зверя с собаками.
— Как с собаками, он же глухой?! Собаки в поисках зверя далеко уходят с глаз, а лая их старик и близко не услышит. Ты шутишь, Лангара.
Она рассмеялась.
— Ты совсем как муннукан,[9] думать не хочешь. Говорю, нужда многому учила людей. — Она достала из-за пазухи трубку, прикурила от лучинки и продолжала: — Когда Карарбах оглох, его все жалели, не давали ему мяса от другого охотника. Он голодал, долго думал, как жить. Потом догадался. Теперь берет на охоту две собаки. Одну привязывает к поясу, никуда не пускает, а другая бегает кругом, далеко по тайге, ищет зверя. Когда найдет и остановит его — лает. Другая собака, на поводке у старика, тащит его на лай, приводит к зверю.
— У Меня к тебе большая просьба, Лангара. Не сможете ли вы кочевать со своим стадом вместе с нами к Ямбую, пусть старик поможет нам найти следы пропавших людей.
Она выпрямилась и ткнула пальцем в мою голову:
— Кто поверит, что в таком большом котле нет ума! Или ты сдурел, что ли? Даже худой человек не захочет сам идти к злому духу! — Старуха резко повернулась, пошла от меня.
— Не уходи, Лангара, еще есть разговор. Старуха недоверчиво приостановилась.
— Говори, да не трать по-пустому слова. Карарбах на Ямбуй не пойдет, — отчеканила она.
— А если я отдам тебе Загрю?
— Загрю?! — обрадовалась Лангара, делая шаг в мою сторону. — Отдашь Загрю?.. — Но вдруг осеклась и ушла тихими, неуверенными шагами.
Павел поджаривал на углях вяленое мясо.
— Слышал? — спросил я у него. — Их на Ямбуй и калачом не заманишь.
— Пожалуй, и не стоит уговаривать. Не дай бог что случится, тогда вина на нас ляжет, — ответил он.
Лучи яркого света золотят крылья беркутов, парящий в небесной вышине, обнимают землю и нежным прикосновением будят горы, леса, прогоняют туман, скопившийся на дне широких падей.
Легкий, почти прозрачный дым окутывает чумы. Доносятся крики детей, стук посуды и говор.
Из перелеска подходят олени. Животные шарят по стоянке в поисках солонцов и ложатся на землю.
А ручей под притихшим осинником шумит, плещется, зовет. От него тянет прохладой и запахом свежей травы, смешанным с запахом увядающих листьев.
— Через пять минут связь со штабом, будете что передавать? — спрашивает Павел, присаживаясь рядом со мною.
— Я вот о чем думаю: нас двоих мало, чтобы серьезно заняться расследованием на Ямбуе. Надо вызвать еще кого-нибудь из надежных ребят. Может, ты посоветуешь?
— Если техник Гриша Коротков близко работает, надо просить у него Елизара Быкова. Уж этот не подведет. Да и охота повидаться с ним. Мы ведь из одного села.
— Хорошо, запиши радиограмму:
«Штаб Плоткину. Помимо Петрика и Евтушенко, районе Ямбуя бесследно исчезли два эвенка при тех же загадочных обстоятельствах. Положение серьезнее, чем предполагали. Желательно отправить в мое распоряжение десятника Елизара Быкова с проводником — охотником, знающим район Ямбуя. В крайнем случае вместе с Быковым кого-нибудь другого, опытного. Еще раз предупреждаю: всем подразделениям оставаться до полного завершения работ. Возможно, все будут привлечены к розыску исчезнувших людей».
Иду к ручью умываться. Из-за лохматых вершин лиственниц выползло красное, как от натуги, солнце. Слепит глаза. Как приятно тепло первых солнечных лучей!
Горстями бросаю в лицо, на грудь хрусталь студеной воды. До чего же она колючая, обжигающая, сразу снимает сонливость.
Меня встретила Лангара.
— Мы сегодня ходить будем вашей тропой, потом завтра свернем на свою.
— Очень хорошо! — обрадовался я. — А старик знает, где будем ночевать?
— На земле останется след наших оленей, он приведет его к старому чумищу пастухов, куда мы идем.
— Не заблудится?
— Старик не знает такого слова — заблудиться!
— Но почему ты сразу не сказала ему, где ночевать будем?
Лангара поморщилась.
— Я ему не дала чайника, без чая он нигде ночевать не останется, не беспокойся. А есть захочет — скорее найдет прямую тропу к чуму. Голод укоротит дорогу.
— Тогда зачем же ты так мучаешь Карарбаха?
— Не мучаю. Так он сильнее беды, сильнее голода, другим от него польза и долго проживет. А его не будет — кто с оленями останется? Дети в интернате учились, книжки читают, много всякого разного знают. А вот чтобы сердце болело за стадо — этому не научили их. Как они останутся с оленями, куда потянут тропу без старика? Не знаешь? То-то!..