— Какое странно растение. Оно способно выжить на Проклятом пике?
Шен поморщился, услышав «Проклятый пик» вместо пика Черного лотоса, и ответил:
— Ты ведь сам мне его подарил. Неужели забыл?
Муан непонимающе уставился на него. Он совершенно точно не страдал провалами в памяти и запомнил бы, если б подарил Шену такой цветок.
— Веточка с поляны тысячи духов, — подсказал тот, забавляясь его реакцией.
— Ах, это она…
— Это оказалось не так бесполезно, как я предполагал, — кивнул Шен. — Похоже, твоя шутка не удалась.
Смотря на его довольную улыбку, Муан все же уточнил:
— Шутка?
— Шутка… издевка, — пояснил Шен. — Как еще было это воспринять?
Муан попытался припомнить, о чем думал, даря тогда ему ту веточку. Его щеки чуть порозовели.
— Что за историю ты собирался поведать мне? — кашлянув, резко перевел он тему.
Шен присел на краешек дивана, ожидая, пока закипит чайник. Теперь, после сделки с Системой, завтра он мог точно узнать, умрет ли, рассказав о Демна-как-там-его. Но все еще оставалось кое-что, на что запрет не распространялся, и чем можно было поделиться уже сегодня.
Шен рассказал Муану о том, что поведал ему Шиан о своем плане, опустив только, что Ми Деми — демон-божество секты Хладного пламени. Таким образом, он остановился на том, что все события с цитрой были подстроены Шианом, а Летис Лис сейчас двойным агентом находится в секте Хладного пламени.
Пальцы Муана сжимались в кулаки в процессе того, как он слушал эту историю. Шен не знал, но встретив его ночью в лесу, перед трупом второй ученицы, продрогшего под дождем и совершенно потерянного, Муан из-за сильного беспокойства и неуверенности, что предпринять, пошел к Шиану. И глава ордена выглядел абсолютно искренним, убеждая мечника, что для того, чтобы обезопасить Шена от себя самого и окружающих, они должны на время запереть его на виду у всех, должны дать снедаемым страхом старейшинам меньшее, чтобы они не потребовали большего. Эти слова казались не лишенными смысла, ведь так Шен точно оставался бы в безопасности, пока настоящий преступник не был бы найден. Шиан легко запутал Муана, давя на восприимчивые точки, и тот совершенно не задумался, что о таком «способе защиты» подумает сам Шен и каково ему будет. В конце концов, это решение предлагал его брат — самый близкий человек. Если бы Муан тогда хотя бы предположил, что этот человек вовсе не то, чем кажется: все это время совершенно точно знал, кто виновник, и манипулировал всеми, чтобы добиться своего, подставлял брата, чтобы скрыть собственные злодеяния!
И теперь, вместо того чтобы молить о прощении на коленях, он хладнокровно заявлял, что всего лишь выбрал из двух зол меньшее! Да насколько прогнившим был этот человек?!
— Я честно не знаю, что думать по этому поводу, — произнес Шен. — Как бы логика не твердила, что в поступках Шиана есть смысл, все мое естество восстает против того, чтобы спокойно принять это. И дело не только в том случае с моим участием. Это в целом настолько неправильно, что у меня мороз по коже идет. Но… имею ли я право осуждать его? Все мое участие в сражении с сектой Хладного пламени было случайными стычками. Я никогда не обременял себя целью выступить против нее всерьез. Легко не замарать руки, не участвуя в битве. Я… Я не знаю, может он просто был прав, не рассказывая мне?
- Тебя совсем не беспокоит, как он подло с тобой поступил?
— Это разозлило меня, как только я узнал. Но теперь я не злюсь уже так сильно. Я просто в растерянности.
Все на самом деле было просто. Шиан никогда не был хорошим или плохим человеком. Он просто тот, кто преследует свои цели и действует в соответствии с ситуацией. Это не было бы так сложно принять, если б в повседневном общении он не притворялся таким добреньким и благожелательным.
— Мы узнали нашего главу лучше, — поняв его мысли, произнес Муан.
— Да… — Шен вздохнул. — Я устал.
Чайник как раз закипел. Шен поднялся с дивана и перелил воду из большего чайника в заварочный.
Муан надолго ушел в свои мысли, размышляя о том, насколько слеп раньше был к главе ордена. На самом деле, он не мог винить только его в этом — сам же никогда не интересовался людьми. Он скорее реагировал на раздражители, но никогда не утруждал себя вдаваться в подробности. Фразы с двойным дном? Намеки? Двусмысленность? Не то, чтобы он был не способен опознать это. Ему просто претили такие вещи. Поэтому он создал вокруг себя образ абсолютной прямолинейности, заставляя и всех окружающих говорить с ним исключительно прямо, гордясь своим ясным и непреклонным образом. Это было удобно, он дистанцировал себя от многих проблем. Однако подобным образом он также позволял обводить себя вокруг пальца.