Злодей не моего романа

Я распахнула веки, вняв мелодичному голоску Ангелины. Пришла все-таки бабушка, значит. Помогла. Только как нести? Ему самому помощь нужна. Я уставилась в родное искалеченное лицо, попыталась сказать, язык отказался шевелиться. Рик легко поднял меня на руки и побежал. В скорой он умудрился устроить крупномасштабный переполох, явив нас двоих с улицы, и согнав чуть ли не всех врачей к моей кровати. Причем я с удивлением поняла, что делает он это без помощи своих замечательных умений. На слух людей волшебно действовала сама фамилия Рика. Нам выделили отдельную палату, уложили под капельницу (само собой только меня). В разгар суеты я окончательно устала держать глаза открытыми. Прости, хороший мой, больше не могу. Я блаженно опустила тяжелые веки, на сознание нашло забытье.

Из сна меня вырвал тихий разговор.

— Эрик, ты должен, — я узнала Ангелину. — Тех, что выступили против, я перебила, часть разбежалась. Ты хочешь заставить меня их ловить?

Ответом была тишина.

— Эрик, с ней все хорошо. Я послежу.

Снова тишина.

— Ой, Эрик. Так нельзя. Она рано или поздно умрет.

Мне захотелось оттоптать ногу древней эксцентричной бабушке. Разве так можно? Он и без того боится. Снова тишина.

— Эрик!

Молчание. Я ощутила легкое дуновение на коже. Открывать глаза не хотелось. Да и так понятно. Ангелина ничего не добилась. Рик, он же как скала, в том смысле, если оно ему не надо, с места хрен сдвинешь. Руки коснулось дыхание.

— Маленькая, ты мне нужна, — прошептал он, замолчал, прижался губами к ладони. — Ты обещала всю свою жизнь.

Приоткрыла один глаз. Сейчас Бес выглядел целым и невредимым. Тихо порадовалась этому факту.

— И обещания всегда выполняю.

Силы иссякли, я вернулась в исходное положение. Рик осторожно, не задевая торчащих из моей кожи игл и наложенного на руку гипса, пересадил к себе на колени, прижался подбородком к виску и стал тихо напевать нечто мягкое, мелодичное, успокаивающее. Завороженная звуком его и без того поразительного голоса, и услышанного таки признания, я задремала. Умирать, понятное дело, уже передумала. Оказывается, излишняя потеря крови действует на психику как наркотик и склоняет к пофигизму. Интересно, это только со мной так?

Из забытья выдернул замечательный родной голос.

— Кого "отдай"? Меня "отдай"? Ты оборзела совсем?! Давно по тыкве не получала?!

Сознания коснулся тревожный звоночек, хватило мгновения, чтобы он перерос в колокольный гул. Я, наконец, сообразила, что именно не так. Источала праведный гнев Катенька, а по тыкве настучать обещала скорее всего всесильной древней бабушке. Ну кто еще здесь мог сказать "отдай"? Я резко выпрямилась в руках Рика.

— Катерина! Если ты не закроешь свой дырявый рот, я оторву тебе твои дырявые уши!

— Леночка! — сестренка облепила меня, не обращая никакого внимания на присутствие Беса. Тоненькие плечи дернулись, девушка всхлипнула. — Я испугалась! — она отстранилась, потерла глаза, шмыгнула носом. Я протянула здоровую руку и обняла ее, прижав голову к груди. Катенька не выдержала, заревела.

Взглянула поверх ее головы на Гришу. Он обеспокоено изучал хрупкую фигурку, теперь уже обернутую в джинсы и просторную футболку, готовый в любое мгновение броситься на ее защиту. Чуть справа, возле телевизора, расположилась Ангелина и с любопытством изучала нас четверых.

— Значит, куколок две?

— Да, — тихо ответила я на вопрос древней.

— И куколки не принадлежат нашей земле.

— Нет, — опередил меня Рик.

— И как погляжу, Георгу досталась не самая покорная.

— Чего? — начала приходить в себя Катенька. Я поспешно зажала ей рот ладонью, за что получила укус. Отдернула руку, потрясла ей. Сестренка сверкнула на меня злющими глазами, я ответила ей тем же взглядом.

— Лен, да что за фигня такая? Кто эта полоумная? Сначала спой ей, потом отдай ей. Я чего мартышка что ли?

— Милая, — тихо начала я, погладив по волосам. — В каком-то смысле да.

Катеринка замолчала, весь гнев испарился. Она испуганно изучала мое лицо. И надо отметить не одна она. И Гриша, и сама Ангелина не сводили с меня глаз. Рик склонился к моему уху.

— Маленькая, — нежно предостерегающе прошептал он. Я откинулась на теплое плечо. Говорить было все еще трудновато, набрала в грудь побольше воздуха.

— Рик, ненавижу врать самой себе и окружающим. Ты завел меня себе, запретил уйти, одеваешь, кормишь, покупаешь одежду… Выходит, я вроде добровольного домашнего зверька. Не совсем то, но отчасти… И я — блаженная, потому что меня все устраивает.

— Умная куколка, — рассмеялась от стены Ангелина.

— Знаю, — окончательно разоткровенничалась я. — И Гриша намерен сделать тоже с Катенькой. Только она — не я. Ее это не устроит. И я очень надеюсь, уважаемая бессмертная бабушка, что ее нежелание не будет стоить ей жизни или здоровья. А еще обезболивающее — наркота. Потому что если б не оно, хрен бы я все это сейчас сказала…