Зло побеждает зло

Ведь правы, черт возьми! Портовые грузчики к вечеру совсем не розами пахнут. Сам таким был, но то крайний случай. А вот офисные клерки, к которым лучше подходить с наветренной стороны, неприятно удивили меня еще в первые дни свободной жизни в Хельсинки. Живо тогда вспомнил про отсутствие привычных для 21-го века «теплых сортиров», то есть структуры водоснабжения и канализации, отлакированных мощной химией, стиральными машинами и дешевой одеждой. Так что для буржуев странен вовсе не запах, а… сам по себе факт присутствия подобных людей на балете! Более того, в их глазах это не порок, а напротив, огромное достижение Советов.

И кто я после эдакого фейла? Спаситель мира, как же…

Набрал полные ведра дерьма, хорошо хоть расплескать не успел!

… Треснувшая в театре картина мира продолжила рассыпаться каленым стеклом — день ото дня на все более мелкие фракции.

Эрмитаж, до которого мы наконец-то добрались, оказался набит битком, экскурсоводы выбивались из сил с огромными группами старательно приобщающихся к барской культуре рабочих. Ничего похожего на немецкую галерею Кайзера Фридриха,[69] в которой, как мне показалось, три четверти посетителей — богатые туристы. Но это можно считать за достижение, что в Новом, что Старом музее Берлина с аборигенами еще хуже, в хорошем ассортименте там водятся лишь британские студенты.

Церковь, а вернее Александро-Невская Лавра, в которую нашу группу ненадолго завезли, оказалась вполне действующей.[70] После Шпалерки и Соловков я было уверился — в Советской России не осталось священников вообще, разве что отдельные подвижники в совсем глухих и дальних приходах. Однако вот он, самый центр большевистского Ленинграда, но местное поголовье попов и монахов многочисленно, упитанно, в чем-то даже нагловато. Бойко торгует церковная лавка. В ассортименте, рядом со святыми мощами и иконами, в аккурат над высоким резным киотом — портрет Ленина, трехцветная олеография в золоченой раме. Молодая пара как раз приторговывалась, они непременно хотели повесить вождя над супружеской кроватью, но никак не могли сойтись с рясоносным продавцом в процентах по рассрочке. Героически сдерживая смех, я оттеснил молодоженов в сторонку и за двугривенный приобрел маленький бюстик четырехлетнего Ульянова — посмотреть и «вспомнить все», если вдруг нападет депрессия.

Следующий пласт раскрылся в столовой Кировского завода. Наше «случайное» попадание в столь далекое от туризма место легко объяснимо — прогрессивный пролетариат за рубежом должен точно знать, как питаются классовые братья «в самой свободной стране на земле». Неудивительно и то, что коммунисты, все как один, попросили обед чернорабочего. На сорок копеек товарищам принесли: мясной суп, котлеты с картошкой, а на десерт кисель, он же, по словам немцев, «подогретый розовый клейстер». Нам, то есть супругам Кирхмайер, отвалили по семидесятикопеечной доле квалифицированного рабочего: большую тарелку щей со сметаной и куском говядины, котлету с гарниром из картофеля и фасоли, а на сладкое — чай и пирожок с повидлом.

Члены делегации, как и следовало ожидать от доверчивых европейцев, приняли гастрономический спектакль за чистую монету. У меня же не возникло и тени сомнений — реальных чернорабочих на пушечный выстрел не подпускают к данному заведению. В то же время величина зала — минимум человек на двести — недвусмысленно свидетельствовала против версии камерного ресторанчика для руководителей самого высшего звена. По серединке между этими стратами остаются чины уровня начальников отделов, но если их так кормят на самом деле — рабочие, как минимум, тут не голодают.

Следующий сюрприз преподнесла Марта.

Умудрилась обменять деньги на рубли у какого-то бойкого хмыря прямо на улице; я не успел ее остановить. Вместо пяти червонцев за сотню марок, которые давала администрация отеля, она неожиданно выручила целую пачку — двести рублей. Напрасно я пенял на переписанные номера купюр, девушка просто-напросто не верила, что за такую мелочь могут отправить в лагерь. Вероятно, не особенно ошибалась, иначе на Соловках было бы не протолкнуться от бывших интуристов. Но как пессимист, я все же больше надеялся на бюрократию ГПУ, вернее их неспособность в оставшиеся два дня распотрошить спекулянтов и сверить номера с моей таможенной декларацией.

Хуже другое, фрау Кирхмайер подозрительно быстро и точно подсчитала, сколько именно мы переплатили за тур, еду и соболей. Не иначе, наловчилась оперировать с денежными курсами во времена немецкой гиперинфляции.

— Verfluchte Schieße![71] — начала она свою нюрнбергскую речь. — Немыслимо! Только представь, мы потеряли без малого пять тысяч! Verarsche! Проклятые капиталисты должны ответить за все!

— Они-то при чем? — философски заметил я… покусывая от досады губы.

Разница между официальным курсом и черным рынком особым секретом не являлась. Но что бы она была столь огромна?! Проклятые большевики совсем берега потеряли!

Впрочем, Марта не обратила на мой вопрос ни малейшего внимания: