Зло побеждает зло

К моем удивлению, Исаак Эммануилович не стал подтрунивать, а всего лишь снисходительно хмыкнул для порядка. Зато Кольцов… всерьез задумался о реинкарнации "Союза меча и орала". Скоро и мне поневоле пришлось присоединиться к прениям, принявшим столь серьезный оборот, что под запись особо конструктивных идей на стол легла пачка бумаги и твердый как железный гвоздь химический карандаш.

А что делать? Если не убивать друг друга, то придется так или иначе договариваться о тесном сотрудничестве. Не сказать, что писателям в радость, напротив, им обидно, досадно, а главное — страшно. С убийцей генсека не то что дружить, на одном гектаре сидеть опасно для здоровья. Не доволен ситуацией и я. Пусть Бабель входит в топ-10 советских авторов, а Кольцов — на короткой ноге с Бухариным. Все равно, влиять на политику страны через писателя и журналиста — ничуть не более разумно, чем удалять гланды через задницу. Да только куда бежать, если так сошлись звезды?

За неимением гербовой… хорошо хоть цель у нас общая: сделать Россию самой лучшей в мире страной. Свободной, богатой, красивой, безопасной, причем не для вождей и партии, — но для всех людей. Так достойно и так — правильно! Пусть с червоточинкой — вдобавок к "большому" Михаил упорно старался не забыть про себя, любимого. Но тут не мне морализировать — грешен.

Времени на согласование позиций ушло немного, часа четыре. Причем основная часть ругани и криков пришлась именно на использование плюшек послезнания. С меня же хватило малого — торжественно обещания литераторов толкать политический курс по возможности вправо, насколько получится без конфликтов с партийным руководством; людей советских стараться всеми силами беречь, голодом не морить и тем более, на Соловки не посылать. В остальном — пусть все идет как идет. Будущее нового мира и без того слишком сложно для прогноза.

Зато Бабель с Кольцовым отрывались по полной: делили будущую славу до полуночи. Бестолково, мелочно, зато теперь я абсолютно спокоен — посторонние в тайну не проникнут. Самим мало.

Завершенный протокол первого заседания тайного общества сгорел в печке. Но сделанные тайком фотографии — остались в смартфоне. Засыпая, я со счастливой улыбкой представлял распечатки в витрине музея. Специального зала главного музея столицы новой великой России.

Эпилог. Черные корабли

Москва, февраль 1931, (восьмой месяц с р.н.м.)

Мы поднимаемся по черной лестнице, парадное не про нас. Перила марают рукавицу застарелой ржой, в потемках я этого не вижу, но знаю точно — буржуйки пролетариата сожрали деревянные поручни еще в девятнадцатом. Пятый… осталось два.

— Осторожнее! — предупреждаю я Сашу.

— Помню, — смеется в ответ она.

Окна на шестом этаже нет, неделю назад пьяный в дрова идиот с разбега вынес раму вон. Теперь в щербатом проеме среди серебряного тумана звезд плавает Луна. Внизу двор — бесконечный колодец мрачных стен. Никаких лепных фигурочек, закавычек и закругляшек — Москва не Питер. Ругнувшись, я плюнул вниз — в смердящую кучу вываренных лошадиных ребер, селедочных хвостов и картофельной шелухи. Негодяи, проживающие поблизости от звезд, теперь выворачивают мусор прямо сюда.

— Пойдем скорее, — торопит меня девушка. — Дверь верно опять примерзла, мне одной не открыть.

— В Берхтесгадене сейчас катаются на лыжах за лошадями, — невпопад отзываюсь я. — Самый сезон.

Дверь в квартиру и правда не поддается, влажный теплый воздух человеческого жилья нарастил на ней тяжелую шубу из белых ледяных иголок. Но я сильнее.

— Посвети…

Саша уже зажгла трепетный огонек стеаринового огарка. В его неровном свет мы продираемся к своей двери через заваленный соседским барахлом коридорчик. Обидно — электричество в доме есть, проводка исправна, но вкручивать лампочку бесполезно — до утра ее непременно сопрут.

Два замка. Noblesse oblige — по местным меркам мы богачи. Ключи, три поворота на одном, два на другом. Еще один поворот — но уже бакелитовой крутилки выключателя, ослепительный свет двадцати пяти ваттной лампочки. Ура! Мы наконец-то дома!

Продолжение следует…

(с) Павел Дмитриев. Екатеринбург-Рига, 2016–2017.