О Джумбере Ястреб тоже навел справки. Он был эстрадным певцом, лет восемь назад даже популярностью пользовался. В кино несколько раз снимался, в комедиях. Играл разных кавказских придурков. На самом деле он был крутым мошенником, обирал в основном своих земляков. В доме Джумбера крутились самые разные, падкие на халяву люди. Милицейские генералы, цековские инструкторы и завотделами, большие прокурорские начальники. Им было лестно посидеть за одним столом с популярным артистом, песни которого распевала вся страна. Вот за такие-то столы и попадали жители солнечной Грузии, приехавшие к Джумберу с просьбой. Они видели, какие люди делят с ним хлеб-соль, поэтому авторитет артиста был в Грузии незыблем. Для особо солидных клиентов на застолье приглашалась Галина Брежнева. На стенах квартиры висели фотографии хозяина с самим Леонидом Ильичом, со Щелоковым, с генпрокурором Руденко.
Бизнес Джумбера был прост, как грабли. Он брал деньги за смягчение приговора. Такса была стандартной — тридцать тысяч. Получал он деньги с десятерых, а иногда и с пятнадцати просителей. В семи случаях из десяти Верховный суд смягчал приговор. Даже расстрельную статью в трех из пяти кассаций. Тем, чье дело оставалось без изменений, Джумбер честно возвращал деньги. Зато остальные спокойно клал в карман и жил безбедно.
Вот таким человеком был корешман Гиви Джумбер Саришвили.
Ястреб был уверен: если они с умом нажмут на артиста, он отдаст деньги за своего дружка. А Ястреб точно знал, с какой стороны надавить на Джумбера.
Гиви приехал к Вите Гусю за полчаса до назначенного срока.
— Здравствуй, дорогой, — протянул он руку Вите. — Кулик со Смолиным здесь?
— Ждут тебя, — усмехнулся Витя, — вон в ту комнату иди.
Когда-то квартира Вити Аладушкина, получившего кличку Гусь еще в школе за непропорционально длинную шею, была коммунальной. Жили здесь, кроме Вити, еще пять семей. За очень крутую взятку, посланную на самый верх в Моссовет, квартиру удалось расселить, а Витя получил ордер на всю жилплощадь. Сделал стильный ремонт и открыл лучший в Москве подпольный катран.
Гиви разговаривал с Гусем в огромном коридоре, стены которого были расписаны старомосковскими сюжетами. Пять дубовых дверей с прекрасными бронзовыми ручками вели в разные комнаты, где катали в карты, бросали кости, угадывали в железку, а в одной расположилась гордость заведения — настоящая рулетка, но функционировала она только ночью.
Гиви подошел к двери, распахнул ее, шагнул в комнату и увидел Ястреба, в шикарном костюме вальяжно развалившегося в кресле. В руке его матово поблескивал пистолет.
Гиви схватили крепкие ребята, завернули ему руки за спину.
— Значит, пришел долг отдавать, — ощерился Ястреб. — Да нет, ты не возвращать деньги приперся, шашлык гребаный, ты хотел Смолина, Кулика и самого Витю Гуся выпотрошить.
— Ты что, Ястреб, ты что… мамой клянусь… хлебом клянусь…
— Ты свои клятвы для горных баранов оставь. Кого ты кинуть решил, зверек опущенный?
— Сука… запорю… — Гиви дернулся, но двое амбалов держали его крепко.
— Боря, — Ястреб встал, — обыщи этого…
Пахомов подошел, рукой показал, чтобы Гиви подняли с колен. И ударил внезапно в корпус, коротко, без замаха.
Гиви охнул, повис на руках бойцов, в углах рта запузырилась кровь.
— Ты полегче, Пахомов, полегче… — Ястреб вскочил, сунул пистолет в карман пиджака. — Хочешь замочить зверька, а он пока нужен. Но не нам. С него Кулик и Смолин получить должны. Они своей очереди ждут.
Бойцы Ястреба сноровисто обшмонали грузина. На стол легли конверт с деньгами, пистолет «вальтер», инкрустированный серебром, нож-лисичка с золотой ручкой, паспорт, авиабилет, пачка четвертаков.
Ястреб сначала взял билет.
— Значит, сегодня ночью, Гиви, ты собрался в Таллин. Денежки мои потратить, посидеть в «Мюнде-баре» за всю масть. Что ж, правильно решил, только одного не додумал, что мы тебя пасли, крысятника чернозадого.
Ястреб взял в руки пакет с деньгами, раскрыл, подсчитал.
— Ничего истратить не успел.
Гиви смотрел на Ястреба с тяжелой ненавистью.
— Ты глазами-то меня не жги. Не боюсь я тебя, сука, с тебя за Федора получить бы надо.
— Ты сам нас к нему послал, — прохрипел Гиви.
— Правильно. Только я вас послал потолковать с ним, а не мочить. А вы по жадности своей зверьковой решили его грохнуть. Ствол-то и нож — Федора. Я тебе их не подбрасывал, они в твоем кармане лежали. Люди видели. Я людям солидным объяву сделаю, что ты, сучонок, законника по корысти своей завалил, так что не жить тебе, сука. Тебя везде достанут.
У открытых дверей стояли Кулик со Смолиным и Валя Клещ, авторитетный вор, державший Московский ипподром.
— Вы все слышали, — обратился к ним Ястреб. — Эта сука, чтобы лаве прокатанные отдать, меня кинул, Федора ограбил и замочил. Он нас за парчушек, за шнырей долбаных держит. Что будем с ним делать, братья?
— Замочить бы его надо! — Валя Клещ дернул щекой.
— Резать мы его не будем. А помочить — помочим. — Ястреб махнул рукой. — Выводи его на площадку.
Бойцы подхватили Гиви, выволокли на лестничную площадку, поставили на колени.