Зло

Полоса крови тянулась по гостиной. Эли остановился, уставившись на нее. Вся стычка прошла у него перед глазами, такая же неотвязная, как полицейские мигалки, но он заставил себя свернуть в ванную. Увидев себя в большом зеркале, он подавил смешок. Это был больной, почти рыдающий смешок. Кровь заляпала ему рубашку. Брюки. Лицо. Волосы. Эли старательно начал ее смывать над раковиной, по-хирургически тщательно. Его любимая рубашка, кричаще красная (Виктор говорил, что в ней Эли похож на спелый помидор), была безнадежно испорчена.

Виктор. Виктор ошибался. Не мог не ошибаться.

«Если у меня что-то пропало, то у тебя – тоже. Жизнь – это сплошные компромиссы. Или ты решил, что если предашь себя в руки Бога, то Он сделает тебя таким, каким ты был – и еще чем-то большим?»

– Он сделал! – громко объявил Эли раковине.

Конечно сделал. Должен был сделать. Не мог не сделать. Что бы ни представлял собой этот разрыв, он не случаен, он возник, чтобы сделать Эли сильнее. Он должен в это верить.

Эли умыл лицо и плескал воду на голову, пока она не перестала окрашиваться в красный цвет. Надел чистую одежду и уже собирался поднырнуть под ленту перед входной дверью, когда до него донеслись слова молоденького полицейского, обращенные к коллеге:

– Ага, следователь Стелл уже едет.

Эли замер и шагнул обратно в квартиру.

«Ты знал, что в полиции есть особые люди, которые выезжают при подозрении на ЭО? Какой-то тип по фамилии Стелл. Спорим, не знал?»

Эли повернулся и направился к черному ходу, однако дорогу ему преградил очень массивный коп:

– У вас все в порядке?

Эли медленно кивнул.

– Дверь опечатана. Я просто стараюсь никому не мешать.

Коп кивнул и посторонился. К тому моменту, когда массивный коп дошел до молоденького, Эли уже вышел через черный ход, оказавшись на небольшом дворике. Он сказал себе, что не выглядит виновным. Пока нет.

Виновен Виктор. Тот Виктор, который был ему знаком, умер, и его заменило нечто холодное и злобное. Искореженный, безжалостный вариант прежней личности. Виктор никогда не был добрым или милым, он всегда был резким. Эли в нем привлекла именно эта стальная резкость, но таким он не был никогда. Убийцей. Чудовищем. Ведь он же убил Анджи! Как? Как это произошло? С помощью боли? Разве такое возможно? Врачебная часть его разума пыталась разобраться в этом. Инфаркт? Может ли боль вызвать короткое замыкание, как электричество? Он впился ногтями в ткань брюк. Это же Анджи! Не научный эксперимент. Человек. Та, кто помогала ему чувствовать себя более хорошим, более разумным, удерживала на плаву, когда его психика начинала идти ко дну. Может, в этом и дело? Может, утраченная частица – это Анджи? Ну не чудесно ли будет считать утраченное другой личностью, а не частью самого себя! Но нет, дело не в этом. Анджи помогала, она неизменно помогала, но он ощутил зияние еще до ее смерти – даже до собственной. Это чувство – его отсутствие – приходило только мимолетно, словно облако, проплывающее над головой. Но с того мгновения, как он очнулся на полу в ванной, эта тень легла на него знаком – что-то испортилось.

«Не испортилось, – постарался внушить себе он. – Изменилось».

Эли дошел до своей машины, радуясь, что припарковался в двух кварталах от дома (там было меньше шансов заработать штраф), и включил двигатель. Он проехал мимо технических лабораторий, притормозив ровно настолько, чтобы увидеть и там желтые ленты – метки оставленных Виктором разрушений – и несколько машин экстренных служб. Он поехал дальше. Ему необходимо было как можно быстрее добраться до здания домедицинской подготовки. Необходимо было найти профессора Лайна.

* * *

Эли прошел через автоматические двери в вестибюль трех сообщающихся между собой зданий, отведенных для начальной подготовки будущих медиков. На плече у него висел пустой рюкзак. Стены холла перед лабораторией были покрыты отвратительной светло-желтой краской. Он не понимал, почему лаборатории красят в такие тошнотворные оттенки – может, чтобы подготовить студентов к столь же унылым палитрам большинства больниц, куда они захотят устроиться на работу, а может, ошибочно полагая, что «светлый» означает «чистый». Как бы то ни было, из-за этой краски помещение казалось безжизненным, и сейчас – еще больше, чем когда бы то ни было. Эли с опущенной головой поднялся по двум лестничным пролетам и оказался у кабинета, где проводил почти все свободное время с начала зимних каникул. На двери была закреплена табличка с фамилией и должностью профессора Лайна, буквы на ней сияли. Эли взялся за ручку, но дверь была заперта. Он порылся в карманах в поисках того, чем можно было бы открыть замок, и нашел канцелярскую скрепку. Если ЭО работает по телевизору, то сработает и сейчас. Он встал на колени перед замком.