Зло

Эли вздрогнул – больше из-за того, что его назвали по фамилии, чем из-за самого тона. Выпив по три стопки, вдохновленные предстоящим открытием, пока таблетки еще не начали действовать, они решили, что, когда все закончится, Эли будет называть себя Эвер, а не Кардейл, потому что это звучит круче, а в комиксах у героев часто бывают внушительные аллитерирующие имена. И не важно, что они не смогли вспомнить ни одного примера: в тот момент это казалось очень важным. В кои-то веки у Виктора появилось естественное преимущество, пусть и самое малюсенькое и незначительное, – то, как его имя и фамилия срывались с языка. Ему приятно было иметь нечто такое, чего не было у Эли, но что Эли хотел бы иметь. И может, Эли на самом деле это не волновало, может, он тогда просто старался удержать Виктора в сознании, но все равно, казалось, его задело, что Виктор назвал его Кардейлом, и сейчас этого было достаточно.

– Я тут подумал, – начал Эли, подаваясь вперед. Его руки и ноги переполняла энергия. Он стискивал пальцы, колени подрагивали. Виктор постарался сосредоточиться на том, что Эли говорит словами, а не телом. – Думаю, в следующий раз…

Он замолчал: появившаяся в дверях женщина вежливо кашлянула. Она не была врачом (белый халат отсутствовал), но бейджик у нее на груди определил ее как нечто гораздо худшее.

– Виктор? Меня зовут Мелани Пирс. Я штатный психолог локлендской больницы.

Эли повернулся к ней спиной и устремил суженные глаза на Виктора, предостерегая его. Он небрежно махнул Эли, одновременно предлагая тому удалиться и подтверждая, что ничего не скажет. Они уже так продвинулись! Эли встал, промямлил что-то насчет своего намерения позвонить Анджи и закрыл за собой дверь.

– Виктор… – Мисс Пирс произнесла его имя медленно, мурлычущим тоном, и провела рукой по волосам невнятно-коричневого цвета. Прическа у нее была пышная, характерная для немолодых южанок. Говор он не распознал, но тон был явно покровительственным. – Работники больницы сообщили мне, что с вашими близкими связаться не удалось.

Он подумал: «И слава богу», а вслух сказал:

– С родителями, да? Они читают лекции за границей.

– Ну, тогда в данных обстоятельствах вам следует знать, что…

– Я не пытался покончить с собой.

И это только отчасти было ложью.

Она покровительственно улыбнулась.

– Я просто увлекся празднованием.

А вот это уже полная ложь.

Чуть склоненная голова. Волосы у нее даже не шелохнулись.

– Учеба в Локленде довольно напряженная. Захотел расслабиться.

Правда.

Мисс Пирс вздохнула.

– Я вам верю, – сказала она. Ложь. – Но когда мы вас выпишем…

– А это будет когда?

Она поджала губы:

– Мы обязаны держать вас здесь трое суток.

– Мне надо на занятия.

– Это не обсуждается.

– Я не пытался покончить с собой.

Ее голос зазвучал менее дружелюбно, более честно, нетерпеливо – нормально.

– Тогда, может, вы объясните мне, что именно вы делали?

– Совершал ошибку.

– Мы все совершаем ошибки, – отозвалась она.

Виктора затошнило. Он не мог определить, вызвано ли это последствиями передозировки или ее расфасованной терапии. Он уронил голову на подушку и закрыл глаза, но она продолжала говорить:

– Когда мы вас выпишем, я порекомендую вам встречи с психотерапевтом Локленда.

Виктор застонал. Консультант Питер Марк. Мужчина с двумя именами вместо имени и фамилии, без чувства юмора и с чрезмерно сильным потоотделением.

– Это совершенно лишнее, – промямлил он.

Благодаря родителям в него впихнули столько психотерапии, что хватило бы на несколько жизней.

Мисс Пирс снова посмотрела на него свысока:

– По моему мнению, отнюдь не лишнее.

– Если я соглашусь, вы меня выпишете прямо сейчас?

– Если вы не согласитесь, вас исключат из университета. Вы проведете здесь трое суток и в течение этого времени будете беседовать со мной.

Следующие несколько часов он придумывал, как убить человека (мисс Пирс, а не самого себя). Может, если он ей об этом скажет, она сочтет это прогрессом… хотя вряд ли.

XIV

Два дня назад

Отель «Эсквайр»

Стопка грозила выскользнуть из перебинтованной руки Виктора, расхаживавшего по комнате. Сколько бы раз он ни проходил от одной стены до другой и обратно, его нервозность не уменьшалась. Вместо этого он только сильнее подзаряжался, так что при движении у него в голове потрескивали статические разряды. Желание заорать, или задергаться, или расколошматить новую стопку о стену накатило внезапно, так что он зажмурился и заставил свои ноги сделать то единственное, чего им не хотелось – остановиться.

Виктор застыл совершенно неподвижно, стараясь проглотить энергию, хаос и электричество и обрести вместо них тишину.

В тюрьме у него случались подобные эпизоды – поднималась точно такая же паника и обрушивалась волной. «Прекрати все это», – шипела, соблазняя, темнота. Сколько раз он сопротивлялся потребности протянуть не руки, а то, что в нем засело, и погубить все… и всех?