Зло

Однако когда они взялись друг за друга и исчезли в тенях, у Митча возникло мерзкое подозрение, что он ошибся и его проклятие пришло за ним сюда.

* * *

Эли услышал топот и громкие приказы: полицейские спешили к ним через многочисленные комнаты с пленочными занавесями. Виктор скорчился на полу, и вокруг стула все было залито его кровью. Глаза у него были открыты, но уже тускнели. Эли хотел убить его сам, а не руками миритской полиции и, уж конечно, не Серениными.

Сам.

Он увидел нож Виктора на полу в нескольких шагах, схватил его и нагнулся.

– Тоже мне, герой! – прошептал Виктор с двумя последними, судорожными вздохами.

Эли аккуратно приставил нож Виктору под ребра.

– Прощай, Виктор, – сказал он.

А потом вогнал нож в тело.

* * *

Доминик пошатнулся.

Он упал на четвереньки в переулке через четыре квартала от высотки – на безопасном расстоянии от толпы полицейских, от горящей девушки, от пистолетов. Он вскрикнул – и одновременно Сидни схватилась за руку, а Митч потер ушибленные ребра. Боль нахлынула на них, словно прилив, словно выдох: как будто что-то удерживалось в стороне – и теперь вернулось. И один за другим они поняли, что это означает.

– Нет! – вскрикнула Сидни, поворачиваясь обратно к высотке.

Митч поймал ее за талию и, морщась, держал, пока она лягалась, кричала и требовала ее отпустить.

– Все кончено, – шептал он вырывающейся девочке. – Все кончено. Кончено. Прости. Все кончено.

* * *

Эли смотрел, как глаза Виктора сначала расширились, а потом опустели. Его голова завалилась вперед, лбом к металлическим перекладинам стула. Мертв. Как странно, что сам Эли считал Виктора непобедимым! Он ошибался. Эли вытащил нож из груди Виктора и остановился посреди залитой кровью комнаты, дожидаясь привычного умиротворения, мгновений спокойствия. Он закрыл глаза, запрокинул голову – и ждал… и продолжал ждать, когда копы во главе со следователем Стеллом ворвались в комнату.

– Отошел от трупа! – приказал Стелл, поднимая пистолет.

– Все в порядке, – сказал Эли. Он открыл глаза и скользнул по ним взглядом. – Все сделано.

– Руки на голову! – крикнул другой коп.

– Брось нож! – потребовал третий.

– Все в порядке, – повторил Эли. – Он уже не опасен.

– Руки вверх! – потребовал Стелл.

– Я о нем позаботился. Он мертв. – Начиная закипать, Эли обвел рукой залитую кровью комнату и мертвеца, прикрученного проволокой к спинке стула. – Вы что, не видите? Я же герой!

Полицейские наставляли на него пистолеты, кричали и смотрели на Эли, как на чудовище. И тут он вдруг что-то понял. Глаза у них больше не были стеклянными. Чары ушли.

– Где Серена? – спросил он, но слова потонули в вое сирен и криках полиции. – Где она? Она вам скажет!

– Положи оружие! – потребовал Стелл, перекрывая шум.

– Она вам подтвердит. Я – герой! – прокричал он в ответ, отбрасывая нож. – Я вас всех спас!

Но как только нож упал на пол, копы кинулись к нему и сбили с ног. С пола он видел лицо Виктора – и ему показалось, что тот ему улыбается.

– Эли Эвер, вы арестованы за убийство Виктора Вейла…

– Постойте! – закричал он, когда на него начали надевать наручники. – Труп!

Стелл начал зачитывать текст, разъясняющий Эли его права, а двое копов вздернули его на ноги. Еще один коп поспешно подскочил к Стеллу и что-то сказал насчет костра на участке.

Эли принялся вырываться.

– Вы должны сжечь его тело!

Стелл кивнул своим помощникам, и Эли поволокли на улицу мимо занавесок из пленки.

– Стелл! – снова крикнул Эли. – Вы должны сжечь тело Вейла!

Его слова эхом отразились от бетонных стен – и следователь, залитая кровью комната и труп Виктора исчезли из виду.

XXXVI

Спустя две ночи

Кладбище Мирита

Сидни поправила лопату у себя на плече.

Воздух был холодным, но ночь выдалась ясной: луна высоко в небе освещала разбитые надгробия и впадины на траве, так что идти по кладбищу было легко. Дол рысцой бежал рядом с ней. Второй раз вернуть его оказалось сложнее, но теперь он всегда держался рядом, словно его жизнь была действительно связана с ее жизнью.

Митч следовал за ними, неся еще две лопаты. Он предложил забрать ее и у Сидни, но ей казалось важным нести свою самостоятельно. Доминик отставал довольно сильно, оглушенный болеутоляющими и виски, то и дело запинаясь о какую-нибудь кочку или обломок камня. Таким он ей не нравился – совершенно бесполезным от алкоголя и озлобившимся от боли, но она старалась об этом не думать. Старалась не думать она и о собственной боли – об огнестрельной ране, все еще прожигавшей дырку в ее руке: мышцы и кожа заживали медленно. Она надеялась, что у нее останется шрам – такой, чтобы его можно было видеть, который напоминал бы о том мгновении, когда все изменилось.

Не то чтобы Сидни рассчитывала когда-нибудь об этом забыть.

Она снова поправила лопату на плече, пытаясь понять, действительно ли Эли будет жить вечно и какую часть вечности человек способен помнить, особенно если ничто не оставляет следа.

Кстати, по поводу Эли пресса устроила шумный скандал.