Златоустый шут

— Синьор кардинал Валенсии доверил мне передать вам письмо в ответ на полученную от вас корреспонденцию, — сказал я, отвечая на ее немой вопрос, и достал из-под подушки пакет, который в отсутствие мессера Мариани предусмотрительно извлек из сапога.

Она вздохнула, и уголки ее рта тронула задумчивая улыбка.

— Я надеялась, что он найдет лучшее применение вашим способностям.

— Его высокопреосвященство обещал подыскать для меня более подходящее место, если я благополучно доставлю вам это письмо. Увы, помогая мадонне Паоле, я лишил себя возможности потребовать от него обещанное мне вознаграждение, хотя, с другой стороны, я не представляю, как бы мне удалось проникнуть сюда и встретиться с вами, если бы не она.

Мадонна Лукреция взяла пакет и сломала печать. Затем она поднялась с кресла, подошла к окну и, повернувшись ко мне спиной, стала читать. Вскоре я услышал приглушенное всхлипывание и звук разорванного и скомканного пергамента. Через несколько минут она вернулась ко мне, но за столь короткий промежуток времени ее настроение совершенно изменилось: теперь она выглядела взволнованной и озабоченной, и мне показалось, что, когда она разговаривала со мной, ее мысли витали где-то далеко. Вскоре она ушла, и я не виделся с ней до тех пор, пока мне не разрешили вставать с постели.

Это случилось на одиннадцатый день моего пребывания в замке синьора Джованни. Стояла солнечная, по-весеннему теплая погода, и доктор впервые разрешил мне погулять на открытой террасе. Облачившись в ненавистный мне шутовской наряд — иного в моей комнате не оказалось, но я постарался выбрать наименее кричащие одежды: камзол с черными и желтыми полосами и черно-желтые штаны — опираясь на костыль, я выполз на свет Божий, являя собой бледную тень здорового, энергичного человека, каким я был еще полмесяца назад.

Я устроился на каменной скамейке в укромном уголке, откуда открывался чудесный вид на море, и с наслаждением вдохнул бодрящий воздух Адриатики. Снег уже сошел, и повсюду зеленели ростки молодой травы, дружно пробивавшиеся сквозь прошлогодний перегной к свету и теплу.

Я захватил с собой книгу, которую мадонна Лукреция прислала мне, пока я еще был прикован к постели: манускрипт с одами и афоризмами некоего Доминико Лопеса [Доминико Лопес — вымышленный персонаж], превосходное чтиво для шута. Оды показались мне не лишенными своеобразного изящества, а среди афоризмов, любопытных как по форме, так и по содержанию, я нашел не мало нового и интересного. Книга была написана по-испански, и я обрадовался возможности освежить свои познания в этом языке. Я настолько увлекся, что даже не слышал, как ко мне подошел синьор Джованни, и поднял голову лишь тогда, когда его тень упала на страницу, которую я читал. Увидев, кто передо мною, я сделал попытку подняться на ноги, но он остановил меня. Затем он спросил, что я читаю, и, услышав ответ, улыбнулся довольной улыбкой.

— Тебя можно поздравить с удачным выбором литературы, — небрежно заметил он. — Продолжай в том же духе, пополни свой запас шуток и заготовь новые фокусы, чтобы развлекать нас, когда твои силы восстановятся.

Иными словами, синьор Джованни дал мне понять, что я окончательно прощен и восстановлен в прежнем статусе придворного шута Пезаро. Таково было его милосердие. И хотя оно было мне не в новинку — однажды он уже пощадил мою жизнь при условии, что я стану увеселять его, — я изумленно уставился на него, открыв рот.

— Я вижу, ты удивлен, Боккадоро? — рассмеялся он, по привычке поглаживая бороду. — Такова награда за услугу, которую ты оказал роду Сфорца, — с этими словами он потрепал меня по голове, как собаку, хорошо проявившую себя на охоте.

Я ничего не ответил ему и даже не пошевелился, словно превратившись в часть каменной скамьи, на которой сидел. Никогда прежде я не был так близок к тому, чтобы нарушить свою клятву ни при каких обстоятельствах не поднимать на него руку, но даже если бы я захотел встать и задушить его, как он того заслуживал, на это у меня просто не хватило бы сил.

Прежде чем он успел добавить что-либо еще, из двери справа от меня показались две женские фигуры. Это были мадонна Лукреция и мадонна Паола. Завидев меня, они поспешили ко мне, выражая удивление по поводу того, как быстро я поправляюсь, и так же решительно, как это сделал чуть раньше Джованни, пресекли мою слабую попытку подняться на ноги.

— Я не знаю, как благодарить Небеса за то, что вы сделали для меня, мессер Бьянкомонте, — сказала мадонна Паола, и лицо синьора Джованни внезапно потемнело.

— Мадонна Паола, — ледяным тоном промолвил он, — вы назвали имя, которое ни при каких обстоятельствах не должно произноситься в Пезаро. Вы рискуете оказать плохую услугу Боккадоро, напоминая мне о его происхождении и о тех печальных обстоятельствах, при которых он появился здесь.

Она повернулась к нему, и в ее голубых глазах отразилось удивление.

— Но, синьор, вы ведь обещали... — начала было она.