Зимопись. Путь домой. Аз

Умопостроения в первую очередь упирались в вопрос: как объяснить моим родственникам и родному государству появление девушки из другого мира? Сообщать о ней вообще или скрыть, чтоб ни спецслужбы, ни военные не пронюхали о возможности путешествия между мирами?

Кстати, одно решений вопроса, которому Малик собирался посвятить жизнь (и, наверняка, скорую смерть, так как другого исхода ждать не приходилось) – это перепоручить его профессионалам. Пусть порядок там наведут те, кто это умеет. И однажды произойдет то, что мы уже допускали в качестве версии: свалятся на Святой причал несколько сотен спецназовцев, способных голыми руками перебить всех царберов, а из их доспехов собрать пулеметы…

А надо ли это? Неизвестно. Никто не знает, что будет дальше, и кто, в конце концов, от этого выиграет. Проигравших в таких случаях бывает несоизмеримо больше.

Поэтому спросим по-другому: хочу ли я этого?

И опять вопрос задан неправильно. Какая разница, чего хочу я, важно, чего хотят жители страны башен. А после вторжения из моего мира изменится жизнь и здесь, и за рекой, и в еще неизвестных мне странах, которые, наверняка, должны быть где-то за горами, морями и пустынями, не единственный же это островок жизни на планете? А если где-то там, за горами-пустынями, люди научились уважать друг друга, живут справедливо и по-доброму и для них реалии с нравами моего двадцать первого века – ад кромешный?

Потому и не приходит в голову решение, что не хватает информации. Я хочу сделать так, чтобы все были счастливы и чтобы пострадало при этом как можно меньше людей. Но так, увы, не бывает – достаточно прочитать учебник истории или, если к нему у кого-то есть претензии, – включить здравый смысл.

Наверное, самое лучшее – это спросить Зарину, что она думает о будущем своего мира. Сначала рассказать о своем мире, о его плюсах и минусах, а затем спросить.

Боюсь, когда узнает, как мы там живем, она не захочет ничего менять.

А если ее не спрашивать вообще, а просто забрать с собой? Поставить перед фактом: или, мол, со мной ко мне, или без меня здесь.

Что-то подсказывает мне, что она захочет остаться. Не обязательно останется, вовсе нет. Возможно (хочется в это верить), одним махом отсечет прошлое и с головой ринется со мной в омут нового будущего… но будет жалеть, что не осталась. Молча. А я буду знать об этом. И как тогда жить?

Может быть, все же Малик прав, и вместе со мной и дядей Люсиком, объединив силы и мозги, мы сумеем улучшить этот мир настолько, чтобы он понравился всем?

Всем нравиться невозможно, поэтому вношу поправку: чтобы он понравился большинству.

Мечты, мечты. Но какие приятные…

Мысли вернулись к факту, что нас стало втрое меньше. Наши боевые возможности снизились втрое. Значит, на первое место должны выйти умственные, чтобы побеждать не числом, а уменьем.

Наверное, я плохой человек. Не исключено, что наши соратники погибли или взяты в плен, а мне обидно, что подарок Малика, ненаглядная и горячо любимая катана, для меня потеряна. Вещь оказалась дороже людей. Я горевал именно по утраченному мечу, а не по людям. Совесть пинала изнутри, как могла, что думать так, вообще-то, не по-человечески, но…

Противное «но». Любая здравая мысль обращается в противоположность, если после него вылезает короткое гадкое «но».

«Я всегда поступаю правильно, но…»

«Твой выбор абсолютно верный, но…»

«Я тебя люблю, но…»

То-то и оно.

Один из девизов наших оппонентов – «Главные вещи в жизни – не вещи». Хорошо бы нам, бравирующим своей цивилизованностью, тоже вывесить эту истину на флаг. Только вот кто пойдет за таким знаменосцем? Кто-то одобрительно помашет рукой из кредитного авто или ипотечной квартиры, кто-то лайкнет в новом смартфоне или компьютере. В глубине души, мне кажется, этот лозунг поддержит каждый, но ради абстрактных (для «цивилизованной» особи) понятий никто не откажется от более удобного жилья или средства передвижения. Главные вещи – гаджеты, за них отдают время, деньги, здоровье, дружбу и даже любовь.

Гаджеты. Гад же ты. Добавить нечего.

Мы шли молча – по все еще пустой дороге, под оранжевой яростью лучей, пожравших томный сумрак рассвета. Утоптанная дорога слегка извивалась, огибая впадины и холмики, ее окружали бескрайние поля пшеницы. Неровности рельефа заставляли пахарей обходить кое-какие места, и там возникали лесистые островки – в жару они давали тень, а при нападении волков – спасение случайным одиночкам. Днем спрятаться в нескольких деревьях было невозможно, издалека все отлично просматривалось. Леса остались сзади, а следующие, если будут, то будут нескоро – пшеничные поля уходили за горизонт, и вместо леса по пути, скорее, встретится какая-нибудь деревня. Впрочем, в этом мире деревни прячутся от людских глаз – как будто высшему сословию не нравится во время путешествий видеть жизнь тех, кто его кормит и обслуживает.

Малик вдруг резко свернул к ближайшим деревьям:

– Я отойду ненадолго.

Чтобы не мозолить глаза тем, кто случайно проедет, мы с дядей Люсиком тоже сошли с дороги. Вроде как отдохнуть. Впрочем, «вроде» относилось лишь ко мне.