Зимопись. Книга шестая. Как я был стрелочником

Видавшая виды одежонка полетела в траву. Коренастая, еще больше сжимаясь и прикрываясь ладонями, побежала вдоль зрителей. Придерживаемые белые мячики подпрыгивали, ноги переставлялись смешно и нелепо, словно у маленького ребенка. В стране башен я совсем забыл, что женщины, если они не воины и не спортсменки, бегают именно так. Матово светившиеся половинки крепкого зада поочередно вскидывались-опадали-переваливались, будто внутри что-то перетиралось или пережевывалось. Это было забавно и одновременно уныло-скабрезно, вызывало желание прикрыть или полностью прекратить издевательство, но в моей власти оставалось лишь неучастие. Повлиять я не мог, а то, что мог, принесет вред вместо пользы. Я уже все просчитал, и вывод неутешителен. Надо молчать и ждать случая, когда лезть на рожон окажется просто необходимо. Не раньше.

Но и не позже.

Как бы не ошибиться в выборе момента.

Бегунья завершала круг, отовсюду к ней тянулись руки, подбадривающие шлепки слились в один нескончаемый.

Мой сосед тоже чувственно приложился, затем лицо поднялось с удивлением, граничившим с недоверием:

– А ты чего?

– Мне достаточно зрелища.

Не хотелось говорить на эту тему. Но пришлось. Поползав по белокожей бегунье, ледяные глазки соседа переместились на меня и стали ковыряться в поисках крамолы.

– Кто ссыт, тот гибнет, – заявил он, прощупывая на слабость духа.

– Знаю. Но я не нарушаю правил, просто живу по своим.

– Выделяться нехорошо, – сообщил собеседник, на губах застряла ухмылка ожидания: что отвечу на такое обвинение?

– Не выделяться еще хуже.

Зря я так. Мужика зацепило.

– Великий волк дарит отдохновение глазам и телам, грех этим не пользоваться. – Голова соседа покачалась с сомнением, лицо обратилось в стальную маску. – Не принимаешь дар Великого волка?

– Мне нравится другой тип женщин.

Меня смерил взгляд, сказавший все о моем возрасте и о глупости, которой один шаг до невменяемости.

– Женщины делятся на два типа: наших и чужих, – надменно проинформировал сосед. – Здесь все наши, а все чужие не здесь. Гляди, не прогадай, малец. Великий волк не любит инакомыслящих, он лишает их покровительства.

Плевать мне на Великого волка с высокой мачты. Я смотрел на Любу, а она – на завершившую позорный круг бегунью, которая, наконец, подняла одежду и упокоилась среди прочих сидевших девушек. Одеться проигравшей не разрешили, и единственное белое пятно среди серых невольно цепляло взгляд.

И все-таки взор упорно сползал на Любу. Сидя ко мне полубоком, она не оборачивалась и никак не давала понять, что узнала. На ее месте я поступил бы так же. Чего ждать от человека, который бросил тебя, а затем объявился среди душегубов-разбойников? Но хоть бы ухом повела. Неужели не понимает, что я – единственное спасение? Пусть бросил, пусть сволочь и негодяй, как она считает, но никто другой сейчас не поможет!

Или просто не узнала?

Сейчас, когда даже дозорные смотрели не туда, куда обязаны, появилась реальная возможность бежать. Можно просто отойти, вроде как в кустики. Все отвлечены зрелищем. Возможно, за мной даже не побегут. Ну, выстрелят разок-другой. Не факт, что попадут. Но… Люба. Я должен для нее что-то сделать.

Состязание продолжалось. На середину вышла тоненькая девушка. Среди прочих, кого оставили для забав, она выглядела самой убогой, забитой и худосочной. Темные волосы растрепались, тощие ножки дрожали, плаксивое личико с ужасом и мольбой вглядывалось в окружающих: «За что вы со мной так? Пощадите!»

Угодливый страдальческий взор встретился с моим.

«Ну, пожалуйста! – просили девичьи глаза. – Сделай что-нибудь, прекрати это унизительное издевательство! Я отблагодарю!»

Пришлось срочно посмотреть в сторону. Похоже, она из убегайцев. Или из такой бедноты, которой я не встречал в Зырянке. Ее бы накормить, отмыть да приодеть…

Новая участница заняла место напротив спины победительницы, подол послушно вздернулся. Там, где у других примято курчавилось, открылась гладкая кожа.

– О-о! – одобрительно загудел разворошенный открытием шмелиный рой. – Как звать?

– Калинка.

– Давай, Калинка! Сделай ее!

От последнего выражения пахнуло далеким домом. Им откуда только не пахло, устал реагировать. Каждый раз находились вполне внятные объяснения и причины местного значения. Начну выяснять – опять влипну в неприятности. Даже рыпаться не буду. Если среди пиратов обнаружится кто-то из портальных чертей, он уже настолько опиратился, что даже разговаривать с таким не хочу.

Но присматриваться и прислушиваться буду. Чем черт не шутит?