Зимопись. Книга 1. Как я был девочкой (СИ)

— Как?! — Милослава подавилась воздухом, а затем заржала громче своей испугавшейся гулко вторившей лошади. — Слов нет, одни междометья. А четвертая? Ну-ка, повесели еще.

— Почитай отца твоего и матерь твою, — хмуро сказал я.

— Придумают же, — чуточку успокаиваясь, откликнулась Милослава. — Сказано: почитай матерь свою и чужую, ибо Алла, да простит Она нас и примет, дала нам мир, а они дали жизнь. Эта заповедь звучит только так, отступление — грех. Грех — это смерть. Ясно?

— Угу.

Царевна почти не управляла конем. Ищейкой, взявшей след, тот сам находил дорогу. Или у здешних коняк навигатор в голове? Как у наших голубей, что всегда возвращаются.

Скорее, часто ездит этими местами. Самое скучное объяснение обычно самое правильное.

В начале разговора справа приблизилась Зарина с Томой за плечами. Розовенькие ушки обратились в локаторы. Милослава шуганула ее каким-то крепким словцом, дальше нам никто не мешал.

— Почему ты сказала Гордею «Вы вымираете»? — нарушил я молчание. — Кто вымирает?

— Их семья. Совсем слабая. Теперь еще лучшего бойца лишились. — Задумавшись, царевна стрельнула глазами по сторонам и выдохнула, пересилив себя: — А как жизнь у вас? Там?

Ее палец пронзил небо.

Сказать, что вопрос меня поразил — ничего не сказать.

— Закон запрещает слушать ангелов, — напомнил я. — Не слушать истории ангелов, не спрашивать о нашем мире. Кто слушал — жуткое наказание.

— Именно, — спокойно согласилась она. — Но закон есть закон, а жизнь есть жизнь. Так как у вас?

— Не боишься?!

— Наслушались алла-хвалинских идиотиков? Заруби на носу или где хочешь: отвечаешь только за то, что докажут. Мы здесь вдвоем. Во всевидящее око Аллы я не верю. Значит, если не проболтаемся, никто не узнает. Где никто не знает, закон бессилен.

Вспомнилось, как в одном школьном кабинете кто-то расписал стену паскудными надписями. Принялись искать виновных. Валерий Вениаминович сказал: «Он был один». «Почему вы так уверены?» «Было б хотя бы двое — я б уже знал».

— А если проболтаюсь я? — Хотелось бы видеть глаза Милославы, но в доступности имелся лишь зад, а он эмоций не выдавал. — Мало того, специально сообщу?

Царевна как нарочно поерзала в седле, устраиваясь удобнее. Равнодушно сказала:

— И что? Кто тебе поверит, если я, царевна, буду отрицать? Ты моложе, беспокойней, фантазия богата. Вскоре свои интересы могут возникнуть. Мое слово окажется весомей. А с тобой однажды произойдет несчастный случай.

Оп. Я заткнулся. Искренне верующие отныне нравились мне больше. Ненавижу местных атеистов.

— Так как там у вас?

— Нормально у нас.

Бронзовый щит встал холодной стеной не только между телами.

Лес вдруг кончился. Царевна чуточку расслабилась, остальные тоже повеселели.

— Наша земля! — сразу за последними деревьями звонко объявила Зарина.

Счастливая улыбка осветила ее личико. Руки раскинулись, обнимая мир. Угораздило же родиться в подобной семейке. Пары лет не пройдет, будет как остальные: прожженной циничной убийцей. Пока же малявка являлась единственным туземцем, вызывающим хоть какую-то симпатию.

Под нами колосилось поле, засеянное чем-то. Какой-то культурой. Из меня агроном, как из Милославы Франциск Ассизский. Это такая Мать Тереза, только мужик.

Небо потихоньку сгущалось темнотой.

— Успеем, — прикинула царевна.

Через полчаса поле под нами сменилось дорогой. Широкой утоптанной, первой в этом мире. Надеюсь, не единственной. Лошадям стало легче.

Мои руки обнимали ледяной металл талии царевны, пальцы цеплялись за портупею. Живот, грудь и щека терлись о щит. Вперед смотреть не мог, но приободрившиеся и радостно засуетившиеся окружающие подсказали, что куда-то приближаемся. Отряд поднажал, и перед самым закатом прибыл к охраняемым воротам.

— Спешиться! — бросила царевна.

— Что там? — не утерпел я.

— Цекада, — несколько голосов с радостью «объяснили» мне.

Частокол из высоченных заостренных бревен был мрачен, суров и вызывал ощущение надежности. Неплохое сооружение. Регулярное войско, конечно, штурмом его возьмет, а от волков и лихих людей — защита.

— Хочешь жить — молчи, — прошипела Милослава Шурику. — Притворись потерявшим сознание, а лучше мертвым.

— Царберы! — У восхищения Зарины предел исчез как понятие.

Во все двадцать два глаза — так казалось — таращась на выступивших вперед красавцев-богатырей, она выпячивала грудку и тянулась макушкой вверх, пытаясь выглядеть хоть немножечко выше. И старше. И это могло получиться — у другого. Но не у нее.

Ярко-желтые плащи покрывали доспехи царберов. Прямоугольные щиты защищали две трети туловища. Витиевато изогнутые шлемы единого образца имели налобник, нащечники и ниспадающие на затылок бармицы. На верхушке красовался султан из конского волоса. Руки и ноги — в бахроме бронзовых пластин. Грудь и спину закрывала мощная кираса. Царевны, царевич и принцы подобным не блистали, сразу став пресными и легковесными. Как кузнечик рядом с жуком-бронзовиком.

Наверное, царбер — это солдат. Войник по-местному. Выясню, когда говорить не станет преступлением. Вон как Милослава зыркает, чтоб вели себя прилично.