Вместо ответа Джон Эллиот сорвал с крюка пальто и шляпу и открыл дверь.
— Раз так, девчушка, пошли подальше от этого шума! — рявкнул он. — Ко мне в кабинет!
Робин следом за ним прошла по мощеному двору к маленькому кирпичному зданию. В кабинете Джона Эллиота было тесно и пыльно, на шкафах громоздились горы пожелтевших бумаг.
— Я здесь бываю редко, — развел руками Эллиот-старший. — В последнее время занимаюсь писаниной дома. — Он придвинул гостье стул. — Садись, девчушка. Салли принесет нам чаю.
Когда принесли чай, Робин вынула из сумки фотографии.
— Я думала, вам захочется на них взглянуть. — Она положила фотографии на стол. — Это снято в Испании.
Робин смотрела, как отец Джо сквозь очки внимательно разглядывал моментальные снимки, придерживая их кончиком пальца. Вилла испанского гранда, они вдвоем в саду. Танцуют между клумбами, и воздух напоен ароматом роз.
Эллиот снял очки, сложил их и сунул в футляр. Его глаза блеснули.
— Не могу представить Джо солдатом. Он был слеплен из другого теста.
— Да, пожалуй, — грустно кивнула Робин. — Перед смертью он возненавидел это ремесло. И поехал в Испанию только потому, что считал это правильным. Он в это очень верил.
— Угу… — Джон Эллиот встал и подошел к окну. — У него в башке всегда было полно всякой дури.
Старик стоял к ней спиной, но Робин заметила, что он поднес руку к глазам. Она мягко сказала:
— Мистер Эллиот, вы можете гордиться своим сыном.
Потом поднялась, положила ладонь на его руку и стала смотреть на улицы и высокие пурпурные холмы, вздымавшиеся за ними.
— Угу. Я и горжусь. — Он громко высморкался. — Так вы говорите, мисс Саммерхейс, вы с ним были друзьями?
— Да.
— Близкими друзьями?
— Очень близкими.
— Джо не позволял заглядывать к себе в карты… Никогда ничего не говорил отцу.
— Мы любили друг друга, — без обиняков сказала Робин.
— Гм-м… — Это междометие прозвучало как вздох. — Ты бы вышла за него замуж, девчушка?
— Да, — не задумываясь ответила она. — Да, вышла бы.
— Вот черт… — Джон Эллиот снова высморкался. — Вот черт…
Снова настала тишина. Когда старик наконец заговорил, его голос был полон боли.
— Кому я оставлю все это? — Он обвел рукой завод, дома и слободку. — На что я потратил свою… — Он осекся, замолчал и опустил голову.
Робин села на поезд до Ипсвича, там сделала пересадку и доехала до побережья. Когда она шла по песку, на берег накатывали волны с белыми барашками, глаза щипало от соленого ветра.
За прошедшие годы очертания Лонг-Ферри не изменились: те же каменные кружева на фоне серого неба. Те же башенки, те же зубчатые стены и два крыла, обнимающие двор. Из письма Чарис Форчун Робин знала, что Фрэнсис уехал за границу: Чарис получала от него открытки из Марселя, Танжера и Марракеша. А потом долго-долго ничего. Робин представляла себе Фрэнсиса, уходящего все дальше в пустыню с бутылкой в одной руке, с сигаретой в другой и теряющегося в песках. На брусчатке стоял грузовик. Когда Робин подошла к воротам, ее окликнул мужской голос:
— Эй, красавица, туда нельзя!
Робин обернулась и крикнула шоферу грузовика:
— Почему?
— Частное владение, красавица.
Водитель выпрыгнул из кабины и пошел к ней.
— Я — подруга… — она замялась, пытаясь вспомнить последнюю фамилию Вивьен, — миссис Фарр.
— Миссис Фарр здесь больше не живет. Продала дом со всеми потрохами. Странное место, ей-богу. Куча всяких закутков там, где и в голову не придет искать.
— Вы не знаете, где теперь живет миссис Фарр?
— Понятия не имею, красавица.
— Как вы думаете, — глядя на него, нерешительно начала Робин, — можно мне заглянуть в дом? Хотя бы на минутку?
Он огорченно покачал головой.
— Это будет стоить мне работы. Понимаете, дом принадлежит государству. — Он постучал себя по носу. — Только между нами… Тут сидят головастые типы в белых халатах.
— Ох… — Робин почувствовала, что все напрасно.
Мужчина пошел к своему грузовику, потом обернулся и добавил:
— Думаю, это имеет отношение к следующей войне.
— К войне? — переспросила она. — К какой войне?
Ответа Робин не получила.
Она немного постояла у закрытых ворот, а потом пошла на станцию. Обернулась всего один раз и увидела на темнеющем небе силуэт маленького бельведера. Лучи заходящего солнца посеребрили старый камень так, что крыша и колонны казались покрытыми тонким слоем снега.