Зимний дом

Когда в дверь постучала доктор Шнейдер, Элен посмотрела на часы и увидела, что прошел час.

— Элен, вы не пришли обедать.

— Я не проголодалась.

— Вас что-то расстроило?

Она молча покачала головой, желая поскорее остаться в одиночестве, но доктор Шнейдер не отставала:

— Ваше состояние вызвано приходом этого джентльмена?

— Если уж вам так хочется знать, — сердито ответила она, — то этот джентльмен сделал мне предложение.

— И?..

— И я ему отказала.

— Угу… Что ж, Элен, это ваше право. Вы имеете право выбирать, за кого выходить замуж.

— Но я хочувыйти за Адама!

Разгневанная Элен ударила по столу кулаком.

Наступило короткое молчание. А затем доктор Шнейдер мягко сказала:

— И все же вы ему отказали. Наверно, у вас была для этого веская причина.

Элен начала судорожно искать нужные слова.

— Он не понимает. Не понимает, что я — ничто.Я и раньше мало что собой представляла, а теперь еще меньше. Он по-прежнему считает меня милой маленькой Элен. Тихой и послушной. Хорошей дочерью. Образцовой прихожанкой. — Она слышала горечь в собственном голосе.

— Вы уверены, что мистер Хейхоу считает вас именно такой?

Внезапно ее гнев остыл.

— Ох… Не знаю. Я больше ничего не знаю. В том-то и беда. Я ничего не знаю и ничего не делаю.

Доктор Шнейдер взяла Элен за руки:

— Так изменитесь. Это в вашей власти. Вы должны выбрать себе дело по душе, а потом заняться им. Что за дело, значения не имеет. Главное, чтобы оно вам нравилось.

Со временем Робин поняла, что в передвижном госпитале ей поручают самую легкую работу и заставляют выполнять самые несложные обязанности. Это понимание было унизительным; сначала ей захотелось протестовать, но гнев умер так же, как и родился, побежденный привычной апатией. Она смутно понимала, что стала неловкой и невнимательной, что другие санитарки молча исправляют ее огрехи, чаще обычного отправляют пить чай и смотрят сквозь пальцы на то, что она поздно возвращается с обеденного перерыва. Их молчаливое сочувствие вызывало у нее сомнения в собственной полезности, но не могло уменьшить жившую внутри скорбь. Робин не считала нужным делиться своим горем с мужчинами и женщинами, такими же измученными и потрепанными войной, как она сама. То, что она потеряла, отделяло ее от других. Робин не могла вынести их доброту и в конце каждого дня пряталась от нее в тихом огороде позади фермы, боясь, что эта доброта пробьет хрупкие доспехи, в которые она облачилась.

Однажды она сидела на заднем дворе среди пыльных побегов перца и чеснока и вдруг услышала чьи-то шаги. Робин обернулась и увидела доктора Макензи.

Он остановился рядом:

— На следующей неделе я уезжаю. Срок моей службы закончился. Я хочу, чтобы ты вернулась со мной в Англию.

— Я не могу, — хриплым от обиды голосом сказала Робин. — Я нужна людям здесь.

— Дома ты нужна не меньше. Например, своим родителям. Своим друзьям. — Он хотел взять ее за руку, но Робин, не выносившая чужих прикосновений, отпрянула. И тут Нил решительно сказал: — У тебя есть будущее, хотя сейчас ты в него и не веришь. Ты должна вернуться и начать жизнь сначала. Должна утешить своих родителей, потерявших сына, и занять место, которое ждет тебя в «Ройял Фри». [20]Робин, ты уже внесла свою лепту. Я в последний раз говорю тебе, что нужно делать. Обещаю.

После его ухода Робин сидела в одиночестве и смотрела, как заходит солнце. Внезапно перед ее умственным взором предстали мерцающие зеленые водоросли под поверхностью реки у фермы Блэкмер; она ощутила горько-соленый запах бальзамина и водяного кресса. Она потерла лоб, не понимая причины вспыхнувшей внутри тоски — первого настоящего чувства, испытанного после гибели Джо. Робин растерянно обхватила себя руками, глядя на горы, но думая о доме.

Элен стояла на перроне. Доктор Шнейдер дала ей взаймы и объяснила, как пользоваться расписанием железных дорог. Теперь она держала в одной руке чемоданчик, в другой как талисман сжимала подаренную Адамом шкатулочку и ждала лондонского поезда.

Вскоре тот влетел на станцию, окутанный клубами дыма. Элен открыла дверь и вошла в вагон. Она думала, что будет бояться и нервничать, но ощущала только ожидание и нетерпение. Элен никогда не была в Лондоне, и возможность увидеть то, о чем она только читала в книгах, действовала на нее возбуждающе.

Она решила выписаться из больницы только вчера вечером. Внезапно ей стало ясно, что если ты представляешь собой чистый лист бумаги, то рано или поздно должен начать рисовать на нем. Ей хотелось рисовать все. Узнавать новые места, людей и делать то, чего она никогда не делала. Хотелось сходить на балет и на футбол. Провести отпуск на берегу моря и увидеть горы Шотландии. Подняться на эскалаторе большого магазина и сделать перманент. В одиночку смотреть на закат и встречать восход в объятиях любимого. А потом она нарисует на своем чистом листе бумаги детей. Своих собственных детей. Но с этим можно подождать; сначала она должна сделать много других дел.