Зимний дом

— Нет, думаю. Этот дом… Эта деревня… Они поймали меня в ловушку. Другие бегут отсюда, но только не я. Я думала, что когда стану старше, передо мной откроется новая жизнь. Но все вышло наоборот. Она сжалась так, что почти ничего не осталось. Иногда мне кажется, что я стала прозрачной. Никто не видит меня. И никто не заметит, если меня здесь не станет.

Майя вздрогнула.

— У тебя есть твои прихожане… И деревенские… — Она запнулась. — Твой отец…

Элен засмеялась:

— Когда папа смотрит на меня, он видит не меня, а маму. Неужели ты этого не понимаешь?

Потрясенная Майя следила за тем, как Элен встает и подбрасывает уголь в камин.

— А в деревне уже почти никого не осталось.

— Но есть я. Да, да, я. Я замечу, если тебя здесь не станет.

Майя чувствовала, что вот-вот расплачется; это она-то, которая никогда не давала воли слезам… Элен, повернувшись к ней спиной, шуровала в камине кочергой и молчала.

Робин получила от Джо открытку со штампом парижской почты («Vous avez mon coeur, Moi, j’avais le votre» [18]), и больше ничего. Шли недели. Она говорила себе, что отсутствие новостей ничего не значит, что в воюющей стране почта не может работать как часы. Она каждый день читала газеты, пристально всматривалась в каждое слово, в каждую фотографию; на ее столе была расстелена карта Испании. Когда в ноябре она прочитала о боях под Мадридом, у нее похолодело внутри. Она приготовила для Джо посылку: банку сухого печенья, фляжку бренди, шоколад, сигареты и одну из последних книг издательства «Пингвин».

Робин работала в клинике, писала письма в медицинские институты с просьбой о приеме и получала по почте отказы, которые только укрепляли ее решимость добиться своего. Нил Макензи вступил в организацию «Врачи — Испании»: Робин со смешанным чувством слушала, как он рассказывал о полевых госпиталях и медпунктах, которые начали отправлять в Испанию. Она работала секретарем в Комитете помощи Испании, собирала деньги на продукты и лекарства, проводила митинги в поддержку республиканцев. Щедрость людей, приходивших на эти митинги, и зрелище маленьких посылок с продуктами (крошечными баночками какао и порошкового молока от семей бастовавших шахтеров) трогали ее до слез.

На все то время, пока он будет в Испании, Джо сдал квартиру другу, нищему автору детективных романов. Пока писатель не переехал, Робин один раз приходила туда, забрала почту Джо и вытерла пыль, которая начала скапливаться на книжных полках. Все здесь напоминало о Джо: газовая плита, требовавшая ремонта, летний пиджак на колышке у двери и старое безопасное лезвие на полочке в ванной, которое у нее не хватило духу выбросить.

В конце ноября Мерлин вез Робин домой на празднование шестидесятипятилетия Ричарда Саммерхейса. Он гнал свой старенький автомобиль как сумасшедший, не соблюдая никаких правил. А когда они добрались до прямых и длинных дорог Болот, утопил педаль газа и понесся вперед, да так, что лишь чудом не свалился под откос или в кювет.

— Наверно, Ричард скоро уйдет на покой! — крикнул Мерлин, когда они проскочили узкий мост. — Шестьдесят пять! Золотые часы и все такое!

— В конце семестра! — прокричала в ответ Робин. — Его место займет Хью!

Они добрались до фермы Блэкмер. Мерлин вывернул руль, и машина влетела во двор, подняв тучу гравия. У боковой калитки стоял лимузин Майи; все дорожки и газон были заняты машинами, велосипедами и мотоциклами. Изо рта Робин вырывались облачка пара; стекла начали затягиваться морозным узором.

Гости высыпали из гостиной в коридор.

— Дейзи, я нашел только семь одинаковых чайных ложек! — возвестил юбиляр.

Потом он обнял Робин и пожал Мерлину руку. Дейзи, одетая в красивое шелковое платье василькового цвета и шаль с бахромой, ответила:

— Ричард, дорогой, все ложки на кухне. Их туда отнесла служанка. Хотела как лучше.

— Заставь дурака Богу молиться!

Из гостиной вышли Хью и Майя. Рука Хью обвила талию невесты, и Робин заметила, что Майя слегка отстранилась.

— Эстер тот еще подарочек — даже для семьи Саммерхейсов.

— Хью, скажи всем, чтобы шли в столовую. Кажется, мы готовы.

На видавшем виды длинном столе рядами стояли свечи. Бархатные шторы теплых желтовато-коричневых тонов были задернуты; в щелях между ними виднелся лишь кусочек замерзших черных полей. Две стены были заняты книжными полками от пола до потолка; поленья, горевшие в камине, стали розовыми от жара. Когда служанка подавала консоме, в воздухе звенели обрывки фраз:

— Ричард, ты будешь скучать по школе?

— Конечно. Правда, я не собираюсь порывать с ней связь.

— Да, преподавание — тяжелый хлеб. Я тоже пробовал учительствовать, когда окончил художественный колледж. Выдержал неделю.

— Дейзи, я отложила кое-что для рождественского базара. Наверно, в этом году все вырученные деньги пойдут в фонд помощи Испании.

— Масло… Ма, кажется, на том конце кончилось масло.

— Я схожу.

— Спасибо, Филип. Оно в кладовке, на верхней полке… Майя, ваше платье просто потрясающее.

— …чудесная маленькая галерея, Мерлин. Я продала там полдюжины своих вещей. Если хочешь, замолвлю словечко за тебя.