Зимняя битва

– Я же сказал: это годовое собрание, страшно секретное. Они собираются, чтобы принять типа по имени Ван Влик. Он один из заправил Фаланги, какая-то важная шишка в службе национальной безопасности, и это он занимается такими интернатами, как наш. Похоже, все его до смерти боятся, сейчас увидишь…

Перепуганная Хелен еле слышно прошептала:

– Ты говоришь, это страшно секретно? А если нас поймают? Ты бы хоть предупредил…

– Нас не поймают. Меня никогда никому не поймать.

– Почему тебя не поймать?

– Потому что я везучий, чтоб ты знала. Таким уродился…

– Ты везучий? И на это ты мне предлагаешь положиться?

– Пожалуйста…

Хелен и хотела бы разозлиться, да не могла. В улыбке Милоша была такая уверенность, что и она, сама себе удивляясь, поверила: их никогда не поймают…

– Милош, ты сказал: «Такими интернатами, как наш». Что ты имел в виду?

– Ох! Так сразу не объяснишь, Хелен! Потом расскажу, ладно? Слово!

– Ладно. А зачем этот твой Ван Влик сюда приезжает?

– Проверить, все ли в порядке, наверное. По-прежнему ли его психи такие же сумасшедшие… Погоди, что-то они зашевелились… Твоя очередь смотреть. Старайся все-все заметить и запомнить!

Хелен пристроилась у смотрового отверстия. Все стояли, приветствуя аплодисментами властно вступавшего в зал человека могучего телосложения, рыжебородого, одетого в залоснившуюся на локтях куртку-аляску. Гость не потрудился облачиться в вечерний туалет. Его заляпанные грязью сапоги давно нуждались в щетке и ваксе. За ним, не отставая ни на шаг, следовали двое – судя по всему, телохранители. Он прошествовал прямиком на эстраду и, не снимая аляски, плюхнулся на стул, совершенно исчезнувший под его необъятным задом, с видом человека, который не намерен засиживаться. Сделал знак Мадам Танк и какому-то мужчине, должно быть, директору интерната мальчиков, занять места рядом с ним. Танк заспешила на эстраду, переваливаясь, как жирная гусыня. За ней – не менее польщенный директор с цветочком в петлице. Двое телохранителей встали по обе стороны входной двери, неподвижные, как истуканы.

– Дамы и господа, дорогие коллеги…

Голос Ван Влика раскатывался среди абсолютного безмолвия. Его обжигающий взгляд прочесывал аудиторию.

– …вот и опять мы все в сборе… Я, как вам известно, очень дорожу этими ночными встречами. Они позволяют нам каждый год…

– Тебе слышно? – спросила Хелен, занимавшая более выгодную позицию.

– Не очень, – признался Милош.

– Иди сюда, я подвинусь…

Она немного посторонилась, и оба примостились у окошка бок о бок, почти щека к щеке.

– Так лучше? – прошептала Хелен.

– Отлично, – отозвался Милош.

– Согласно традиции, – продолжал Ван Влик, – прежде всего подведем итоги по положению дел в обоих интернатах за истекший год. Начнем с женского… Я рад уведомить госпожу Директрису от имени руководства Фаланги, что ее твердость и неукоснительная приверженность правилам удостоились одобрения. Срок ее полномочий будет продлен…

Танк залепетала какие-то слова благодарности, но Ван Влик не дал ей времени понежиться в лучах славы.

– Выношу также благодарность надзирательскому составу, в частности мадемуазель Зеш и мадемуазель Мерлуз, за добросовестную работу… А также мадемуазель Мерш, преподавателю математики, чья неизменная преданность делу…

Он называл имя за именем, и всякий раз все головы поворачивались к очередной счастливице, а та млела от удовольствия. Остальные изо всех сил натужно улыбались, но зависть все равно искажала их лица. Стоило посмотреть хоть на Скелетину, которая кусала губы и судорожно вытягивала отвратительную, как у ощипанной курицы, шею.

Покончив с женским интернатом, Ван Влик перешел к мужскому и повторил ту же процедуру с такой же скоростью и с тем же безразличием. Потом вдруг голос его изменился, зазвучал торжественно и грозно.

– Мы ведем нескончаемую, жестокую битву, дорогие коллеги! Битву которая требует от каждого из нас решимости и непреклонности. Знайте, что ваши усилия всемерно поддерживаются Фалангой, которую я имею честь здесь представлять. Но знайте также, что малейшее проявление слабости с вашей стороны будет беспощадно караться. Например, передача писем из интерната в интернат квалифицируется нами как особо тяжкое преступление, как вам, без сомнения, известно…

Пютуа у буфета как-то чудно скривил рот и принялся сосредоточенно изучать свои башмаки, чем и занимался до окончания речи.

– Повторяю, – гнул свое Ван Влик, – если вам случится усомниться в себе, если вы почувствуете, что в вас зарождается симпатия к кому-либо из воспитанников, вспомните вот что: эти люди – не той породы, что мы с вами! Последние слова он отчеканил, стуча в такт по столу, и продолжал, побелев от ярости:

– Эти люди втайне презирают вас, помните, не забывайте!

– «Эти люди…» – шепотом повторила Хелен, – про кого он говорит?

– Про тебя, про меня… Ты слушай…

– …они – угроза для нашего общества, как в свое время их родители…

Хелен пробрала дрожь.

– Что он такое говорит? Наши родители? Милош, что все это значит?

Милош придвинулся ближе.

– Тс-с-с… Дай послушать…