Зимнее обострение

Изя, используя присущий ему актерский талант, изобразил на своем челе муки непризнанного гения. Краем глаза заметив, что такой облик не прошел для окружающих незамеченным, добавил еще немного трагизма и безысходности.

— Переигрываешь, — спокойно заметил Илюха и, не обращая внимания на рогатого коллегу, перешел от общей концепции к проработке деталей.

В целом Мотя не имел возражений по разработанному плану. Что ни говори, но в деле грамотно организованных пиар-акций (это модное словечко из лексикона Изи уже было знакомо Горенышу) спецдружинникам не было равных. Изина увлеченность, Илюхина основательность и Любавина гибкость вместе могли выдать впечатляющие результаты. При этом Гореныш все равно не до конца понимал, что именно происходило на его глазах. Почему, вместо того чтобы получить заслуженную награду за былые заслуги, опять нужно куда-то лететь и кого-то возить на своих многострадальных шеях?

Воспользовавшись обшей суетой, Мотя решил взять тайм-аут и перебрался в самый дальний угол тронного зала, дабы никто не мешал ему совещаться с самим собой.

Первой взяла слово левая голова. Она тщательно откашлялась и сообщила своим товаркам, что нынешнее положение вещей она считает недопустимым и что следует развернуть борьбу за права горынычей. В качестве предлагаемых мер выдвигались демонстрации, голодовки и акции неповиновения.

Голова правая была еще более категорична и предложила от слов переходить к делу, и прямо сейчас добраться до трона и цапануть кого-нибудь для острастки. Мол, у горынычей тоже есть гордость, и никому не позволено игнорировать их несомненные заслуги.

Центральная голова, выслушав замечания оппонентов, корректно, но вместе с тем твердо отвергла их как неприемлемые. После этого спокойно выдержала возмущение предыдущих докладчиков, и как только они немного успокоились, аргументировала свои слова. Для начала она напомнила, что так или иначе, с должностью, или без, но они все состоят в «Дружине специального назначения», в элитном подразделении князя Берендея. А раз так, то о том, чтобы применить свои зубы против своих же коллег или руководства страной, и речи быть не может. Это уже получится военный мятеж, а такие крайности в их планы пока не входят. Далее мудрая центральная усомнилась в целесообразности проведения голодовки. Случись вдруг какая война или какое другое ответственное задание, а Мотя голодный. Это же никакого настроения воевать на голодный желудок не будет! Акции неповиновения провалятся в тот момент, когда Илюха попросит их что-либо сделать. Все три спорщицы отлично знали, что отказать они просто не смогут ввиду безграничной любви к обожаемому хозяину.

В этот момент крайние головы заметно загрустили и коллективно заявили: «Ну мы тогда не знаем, что делать!» Голова средняя не растерялась и предложила для начала разобраться, почему, вместо справедливой благодарности от руководства за виртуозно проведенную операцию, ночные заслуги спецдружинников как-то незаметно сошли на нет. В результате развернувшейся дискуссии коллеги пришли к совершенно неожиданному выводу: виной такой совершенной нелепости послужила… удивительная скромность Илюхи и его коллег! В самом деле, ведь Берендей-то не присутствовал в спальне Агриппины, когда разоблачили Вилория. А стало быть, он не видел, насколько эффективно действовали спецдружинники вообще и сам Мотя в частности. А теперь они просто постеснялись рассказать о своих подвигах верховному правителю Киева. Солнцевский наверняка посчитал, что это сделает Агриппина, а та по каким-то причинам (память у людей вообще слабое место) позабыла это сделать.

От совершённого открытия Мотю буквально подбросило вверх. Нет, скромность, конечно, вещь хорошая, но если из-за нее награда не найдет своего трехголового героя, это уже не скромность получается, а вопиющая несправедливость и простой идиотизм. Между прочим, борьба с несправедливостью, как с несомненным злом, входит в обязанности «Дружины специального назначения», а раз так, то надо прямо сейчас пойти и все без утайки рассказать Берендею.

Приняв такое решение, Мотя выпустил из ноздрей струи дыма и твердой походкой направился к трону, на котором восседал бородатый человек, способный раз и навсегда разобраться с этим недоразумением. И вот в тот момент, когда трехголовый подобрался к Берендею вплотную и приготовился раскрыть ему глаза на происходящее, левая голова неожиданно обернулась к закрытым дверям и с явным раздражением выпустила в их сторону струйку пара. К великой досаде, восстановление справедливости откладывалось на неопределенный момент времени.

— А я говорю, мне можно! — раздался до глубины души знакомый голос, и в тронный зал проскользнул вездесущий Микишка. Судя по этой фразе, прикушенный язык за ночь принял свои исходные размеры и не мешал более своему хозяину извергнуть на присутствующих целый ворох слов.