Зима в раю

…Когда они жили в Маковеевке (теперь это центральная усадьба колхоза «Беззаветная преданность Ильичу»), у Михайлова, дяди-Гришиного брата двоюродного, который их всех, беглых из Энска, приютил, была кобыла Белянка. Лелька ее обожала. Чуть что не так, чуть глаза на мокром месте, бежала к Белянке. Первое время, когда они только что приехали из города и Лелька никак не могла понять, что за беда обрушилась на их головы и почему так страшно поменялась жизнь, она часто плакала рядом с лошадью и из конюшни почти не выходила. Няне было не до детей: ухаживала за их матерью. Та почти совсем сошла с ума (Лелька помнила еще давние, еще городские разговоры, мол, она всегда была со странностями, ей бы полечиться у хорошего психиатра, в Европе, сейчас очень модно дамам из общества у психиатров лечиться… Лелька, конечно, не знала, кто такой психиатр, но ежели у него лечатся, видимо, это врач такой), и ни на минуту мать нельзя было оставить одну: она так и норовила что-нибудь с собой сделать. По ночам дядя Гриша ее связывал и уносил в пустую конюшню, укладывал в старые пошевни, на сено, прикрывал бараньей шубой, чтоб не мерзла. Ночевать с матерью в одном доме было нельзя – она своими причитаниями никому не давала спать. Днем за ней следила, не спуская глаз, няня. Но как-то раз Лелька свалилась с качелей, которые дядя Гриша повесил для нее под яблоней, няня до смерти перепугалась – думала, она себе кости переломала. Лелька и правда так ушиблась, что почти дух вон, ни встать не могла, ни слова сказать. Пока няня отлила ее водой, пока растормошила, пока убедилась, что девочка жива и вроде бы даже цела и невредима… вернулись в дом, а там пусто. Мать исчезла. А куда? Невесть куда. Искали на берегу реки, думали, утопилась, но спустя неделю нашел ее дядя Гриша в заброшенном омшанике. Где-то раздобыла она осколок стекла и перепилила себе вены на руках. Так и сидела, мертвая, свесив голову на грудь и разбросав изрезанные руки: в лужах свернувшейся, усиженной мухами крови.

Лелька этого не видела – ее жалели, мертвую мать не показали, соврали: мама, дескать, уехала лечиться. Правду ей рассказал Гошка, но много позже, много позже… когда сообщил, что от нее требуется, какую судьбу он ей уготовил. Лелька не хотела. Она хотела учиться и жить – как угодно, плохо ли, хорошо, жить той жизнью, за какую могла зацепиться. Но Гошка – он как протопоп Аввакум, который дал себя в срубе сжечь, а от старой веры не отрекся. Фанатик! Он напомнил Лельке дяди-Гришины рассказы о том, как убили отца. Напомнил, какой смертью умерла мать. Он поведал, почему они носят фамилию няни, а не свою собственную. Открыл сестре, кто такой дядя Гриша на самом деле и почему он тоже носит чужую фамилию. А потом напомнил про Белянку…

Это было, когда семью Михайловых раскулачили. Дядя-то Гриша успел накануне ночью уйти из деревни – уже потом, спустя много лет, он снова нашел детей с няней и привез их обратно в Энск. Сам он жил в землянке на окраине города, вкалывал на строительстве нового автомобильного завода как проклятый, чтобы за жилье семьи платить, чтобы Гошка с Лелькой учиться могли, чтобы обезножевшая няня ни в чем не знала недостатка.

Ну так вот о Белянке. Когда Михайловых раскулачили, у семьи забрали все – сундуки, горшки, лавки, все до последнего половика и рушника. Даже чугун со щами недоваренными унесли из печи и реквизировали в пользу «беднейшего крестьянства». Про корову с лошадью и говорить нечего. Когда их уводили со двора, няня и жена хозяина рыдали в крик, а председатель комбеда куражился:

– Жалко? А ты подойди, погладь скотинку-то! Погладь на прощанье!

А рука у него так и плясала на открытой кобуре, подвешенной к поясу.

Женщины остереглись – не пошли и Лельку не пустили, а вот на соседнем подворье хозяйка не выдержала и кинулась к своей Пеструшке. Председатель комбеда увидел это, выхватил пистолет и ногу прострелил… Уж неведомо, что он задел в той ноге, только всю ночь бедняжка криком кричала, а к утру умерла – сердце боли не выдержало.

Михайловскую корову увели из села – вроде бы на мясо скотину кулацкую сдавали, так говорили. А Белянку поставили в колхозную конюшню. Да какая там конюшня, название одно: сарай с зияющими проемами окон. Лошади слонялись день-деньской непоеные, некормленые, необихоженные, по колено в навозе, зачервивели все. Потом они сапом заболели, их заперли в конюшне да и сожгли живьем – всех, кто остался еще. Но Белянки среди них уже не было, она накануне сдохла. За день до того Лелька словно почуяла что-то – всегда за версту конюшню обходила, как няня наказывала («Не то пристрелят, ироды, как вон Федосьюшку пристрелили!»), а тут не выдержала, подбежала… и тотчас из проломанного окна высунулась запаршивевшая, облысевшая голова Белянки. Повернула голову, поглядела на Лельку – и из глаз ее медленно потекли слезы… настоящие слезы. Лелька как стояла, так и упала с криком.