Зима 41-го

— Мы их откопали на следующий день. Мама погибла сразу, ее напополам передавило плитой. А Люся сгорела. Заживо сгорела! — крикнула девушка и опять зарыдала. А у Сашки перед глазами встала смоленская деревня с сожженными жителями, и непонимающий, удивленный взгляд застреленной немцем девчушки. Парень молча встал и подошел к стоящей в углу у входа бадье. Зачерпнув полную кружку, он залпом выпил сам, а потом зачерпнул еще и принес Зине, буквально силком впихнув в нее ледяную, ломящую зубы воду. Девушка, стуча зубами о край кружки, хлебала, обливаясь и не замечая этого. На последних глотках она поперхнулась и закашлялась. Ида постучала ее по спине. Откашлявшись, Зина понемногу начала успокаиваться и продолжила свой рассказ:

— После того случая, я заболела. Борис отправил меня от райкома в санаторий. Там меня подкормили, подлечили. Не долго, дней пять. Вернувшись из санатория, я сказала Лукину, что так продолжаться больше не может и попросила его помочь мне попасть на фронт. Он ругался, уговаривал остаться с ним. Замуж звал, — Зина покачала головой, — наверное, он тоже хороший, по-своему, но я его не любила. Использовала, как последняя сволочь, ну а он меня, конечно, — по лицу девушки пробежала циничная улыбка. Я сказала ему, что все равно на фронт уйду. Разругались мы с ним. А утром мне принесли документы и отправили на Большую землю. Так я оказалась у нас на курсах. Как говорится, на передке заехала, — Зина опять зло и цинично улыбнулась и тут же, ойкнув, получила подзатыльник от Весельской:

— Еще раз так про себя скажешь, поругаемся! Навсегда! Да Саша?

Сашке ничего не оставалось, как кивнуть. Осуждал ли он Зину? Нет! Конечно, нет! Честно сказать, ему было просто жалко эту хорошую, веселую девушку. И ему было неприятно и не понятно то, с каким презрением она сама к себе относится. Он хотел сказать ей, что все нормально, что Зина не смотря ни на что, все такой же член их экипажа, а о том, что они здесь услышали, никто не узнает, если только сама Зина никому не расскажет об этом. Но, уже вдохнув воздуха, передумал, справедливо решив, что от его слов может быть только хуже. Сашка просто взял Зину за руку и, слегка сжав ее, буркнул:

— Давайте лучше чай пить.

Зина тут же всплеснула руками:

— Ой, точно, давайте! — и, подскочив, засуетилась у примуса. Ида тут же стала ей помогать. Сашка тоже сунулся в общую суету, за что получил отповедь и был беспардонно усажен обратно за стол.

— Совсем распоясались, мало, старшего по званию отчитывают, так еще указывают, что ему делать, а что не делать, — беззлобно ворчал парень. На, что Зина, начавшая приходить в себя, в свойственной ей едкой форме заметила:

— Это ты на службе командир и старший по званию, а на кухне женщина Хозяйка, — Зинка важно подняла указательный палец вверх и задрала курносый нос к потолку, — так что сиди Сашенька и не вякай, а мы за тобой ухаживать будем, — а потом вдруг как-то по-сестрински взлохматила ему шевелюру. Сашка смутился, а Ида глядя на эту картину улыбалась такой не привычной для нее теплой улыбкой.

Чай пили пустой и бледный, размачивая в нем дубовые ржаные сухари из сухпая. Нет, обеспечение у них было по нынешней ситуации просто царское. Лётные нормы плюс Сашкин нквдшный паек. Только все вкусняшки давно были розданы эвакуируемым детишкам. Вот и остались у них травяной чай, да сухари. Догрызя первый сухарь, Зина, сложив локти на столе и опустив на них голову, вдруг сказала:

— А теперь вы…

— Что мы? — не понял ее Сашка.

— Вы рассказывайте. Я про себя все рассказала. Теперь вы. Раз мы, как ты сказал, экипаж, то должны все друг про друга знать!

Да, это был неожиданно! И что ему рассказывать? Придуманную легенду? Но вот именно им, он не хотел врать. А рассказать правду не мог, не имел права. Положение спасла Ида:

— А что рассказывать? Сейчас у всех истории одинаковые!

— Вот и расскажи, сравним?! — настойчиво потребовала Зина.

— Ох, Зинка, ну что ты за заноза такая?! — было видно, что Весельской не особо хочется ворошить прошлое. Но Зинаида не уступала, требовательно глядя на подругу. Ида осуждающе покачала головой, а потом, подумав, решительно тряхнула челкой: — Ладно, черт с тобой! Девушка задумалась. По ее лицу плясали тени от огонька светильника, глаза сухо блестели. Красивые губы сжались в тонкую бледную полоску. Ида сидела, навалившись на стол, и нервно ломала пальцы на руках. Потом, вдруг, будто очнувшись ото сна резко начала: