Зима 1238

И пусть отец громил меченосцев на Омовже. Пусть тяжелое поражение крестоносцы потерпели от литовцев в сече у Сауле, где рыцарей истребили едва ли не поголовно! Но остатки меченосцев уже прошлой весной объединились с тевтонцами… Великий понтифик католиков объявил их Ливонской комтурией Тевтонского ордена.

А тевтонцы усилили врага, отправив им на помощь шестьдесят рыцарей и шестьсот сержантов. И, таким образом, сейчас общее число ливонцев составляет до ста восьмидесяти рыцарей и двух тысяч сержантов. Кроме того, ландмейстер комтурии Дитрих фон Грюнинген собрал шеститысячное ополчение из крещеной по католическому обряду чуди… Не так уж и много. Вот только лазутчики докладывают: магистр тевтонцев Герман фон Зальца и король данов Вольдемар уже ведут переговоры о землях чуди – в частности, о построенном данами замке Ревель на месте захваченного ими Колываня. Ранее меченосцы взяли Ревель с боем, но если теперь из-за слабости своей они уступят его Вольдемару, последний вполне может поддержать крестоносцев своими воинскими отрядами…

Вот так сжимается гибельное кольцо вокруг Новгорода: с севера – свей, с северо-запада – даны, с запада – главный враг, немецкие ливонцы-меченосцы. Но самое страшное, бродит пограничный Псков, крепко бродит: до поражения при Сауле псковичи открыто помогали меченосцам, заключив с ними военный союз, а между сильнейшими городами севера Руси едва ли не началась война! Правда, после разгрома рыцарей новгородцы заняли ослабевший Псков (дружина его также понесла потери от литовцев), посадили в нем своего наместника. Но бывший князь Ярослав Владимирович, любимый и уважаемый в Пскове, сбежал к крестоносцам и ныне просит у них военной помощи! Подбивает вернуть свой город, обещает, что переметнется он от Новгорода, откроет ворота рыцарям… И ведь посулы его далеко не лживы!

А потому все, кто считает, что нельзя отправлять большую рать во Владимир, по-своему правы. Да, велика сила одного из самых больших княжеств Руси! Новгород может собрать тысяч пятнадцать воев, включая богатый, хорошо вооруженный многочисленными купцами городской полк, опытных дружинников новгородских бояр, а также малые дружины и ополчение городов словенской земли – Ладоги, Изборска, Торжка, Старой Руссы. Наконец, к выгодному для них походу могут присоединиться и новгородские удальцы-ушкуйники… Но нельзя ведь трогать отряды пограничных Ладоги и Изборска, лежащих на пути свеев и немецких крестоносцев. А какую бы часть городского полка ни отправили на юг новгородцы, крестоносцы и свей о том прознают еще до того, как покинут вой пределы княжества! Ибо Готский и Немецкий дворы Новгорода кишат лазутчиками всех ворогов разом…

Александр Ярославич, легко, пружинисто вскочив в седло подведенного к нему жеребца, со злостью посмотрел в сторону довольно улыбающегося посадника Степана Твердиславича и собравшихся вокруг него бояр. Вече примет именно их решение – кто бы сомневался! Но первые люди Новгорода не понимают, что если орда нехристей столь многочисленна и сильна в битве, как о том сообщают гонцы дяди Юрия, то владимирская рать может проиграть! Будь иначе, разве он просил бы подкрепление столь требовательно? Но, сокрушив великого князя, монголы дойдут ведь и до Новгородских земель. Все случается впервые! И тогда сражаться придется уже на своей земле, всей своей ратью, вместо того чтобы отправить во Владимир половину войска или даже хотя бы треть его… А устоит великий князь с новгородской помощью, так разве не отправит он на север помощь в случае настоящей угрозы со стороны псов-рыцарей? Как отправлял уже ранее, когда разбили меченосцев при Омовже!

Не понимают, не хотят понимать, ослепленные собственной жадностью, упивающиеся кажущимся им всевластием… Может, сознательно желают, чтобы Владимир проиграл и крутой нравом да скорый на расправу Ярослав Всеволодович лишился бы поддержки брата да дружин родового Переяславля?! Кто знает…

Княжич легонько тронул пятками бока жеребца, направляя его к воротам детинца, когда навстречу ему подскакал боярин Таврило Олексич, высокий и кряжистый муж с крепкой рукой да храбрым сердцем, один из немногих действительно верных ему людей в Новгороде.

– Не кручинься, княжич. Когда прибудет Ярослав Всеволодович с дружиной, вече примет другое решение. Все помнят твоего батюшку и его крутой нрав, и даже посадник поостережется выступить против явно.

Александр, уступающий боярину и ростом, и сложением – хоть и с пяти лет упражнялся молодой муж в воинском искусстве, но еще не вошел в мужицкую силу, – невесело усмехнулся. Рядом с Таврило он вдруг почувствовал себя не правящим от лица великого отца княжичем, вынужденным искать и принимать сложные решения, а все еще незрелым отроком, мечтающим о далеких подвигах и засматривающимся на каждую хорошенькую девицу… Потому сейчас он ответил искренне, не стараясь держать голос и подбирать нужные выражения:

– То-то отец Новгород бросил, оставив его на меня и на Федора… Царствие ему небесное…