Читаем Зигфрид полностью

— Что такое? — проговорил он. — Откуда это? Впервые вижу!

— Не прикидывайся! — строго сказала Куни. — Сто золотых монет пропали вместе с этим вот кошельком! Я уж не знала, что и подумать, даже к гадальщику обращалась. Я отвечаю за эти деньги перед нашим господином, немедленно верни их!

— Да не брал я их! — закричал Коскэнд. — И не думал брать, хоть вы что угодно говорите! И как этот кошелек ко мне попал, не понимаю!

— Гэнк, — сказала Куни. — Ты служишь в этом доме дольше всех. Ты старше всех. Ты старше всей челяди по возрасту. Я думаю. Коскэнд воровал не один. Он был в сговоре с тобой. Сознавайся, Гэнк. Сознавайся первым.

— Это… Я ведь… — забормотал Гэнк, и вдруг завопил: — Что же это, Коскэнд, что ты наделал? Ведь теперь из-за тебя и меня запутают! Я здесь уже восемь лет служу, меня всегда честным считали, а теперь будут подозревать, потому что я старше всех!.. Не дай меня запутать, Коскэнд, скажи все!

— Я ничего не могу сказать!

— Это ты говоришь, что не можешь! А как же кошелек у тебя в вещах оказался!

— Да откуда я знаю, сам по себе оказался!

— Этим ты не отделаешься, — сказала Куни. — Кошелек сам собой в твой ящик попасть не мог. Я теперь тебя насквозь вижу, какой ты есть! И не смей притворяться! Конечно, наружность у тебя милая, невинная, а на поверку выходит, что ты жулик! Это таких, как ты, называют скотами, псами, не знающими ни чести, ни благодарности! Из-за тебя я виновата пред господином! Свинья!

Она пнула Коскэнда в колено.

— Что вы делаете! — вскрикнул Коскэнд. — Не знаю я ничего! Не знаю, говорю вам, не знаю!

— Гэнк, — сказала Куни. — Сознавайся ты первым.

— Коскэнд, опомнись! — умоляюще сказал Гэнк, — ведь меня же подозревают, думают, что это я тебя подбил на такое дело! Признайся, и дело с концом!

— Не знаю я, — твердил Коскэнд, — что ты пристал ко мне? Ну как это можно, чтобы слуга украл у господина сто золотых монет! Это же подумать страшно! Не знаю я, говорят тебе!

— Не знаешь? — разозлился Гэнк. — Твердишь, что не знаешь, а как кошелек у тебя очутился? Украл, а я из-за тебя страдать должен? Признайся, негодник, живо признавайся, ну? — Он ударил Коскэнда. — Будешь ты признаваться или нет?

Коскэнд со слезами твердил, что он не виноват. Куни торжествовала. Вот она, месть за ту ночь! Сигмунд сегодня же либо зарубит, либо выбросит Коскэнда из дома. От избытка чувств она изо всех сил ущипнула Коскэнда за ногу и прошипела:

— Так не скажешь, Коскэнд, нет?

Коскэнд плакал от обиды и отчаяния, не понимая, как это могло произойти, зная только, что ему не оправдаться перед господином.

— Бейте, щипайте сколько угодно, — бормотал он. — Все равно я ничего не знаю, все равно ничего не могу сказать.

— Ну что ж, — сказала Куни, — тогда сознавайся ты, Гэнк.

Тот опять ударил Коскэнда и крикнул:

— Признавайся!

— За что ты бьешь меня?

— Я за тебя страдать не желаю, — прорычал Гэнк и ударил снова, — признавайся, ну?

Они били и щипали Коскэнда с двух сторон, и тогда он закричал голосом, полным нестерпимой обиды:

— Бей, Гэнк, бей, все равно я ничего не знаю! Тебе стыдно должно быть, ведь мы живем с тобой в одной комнате, ты меня хорошо знаешь! Ты знаешь, что когда я убираю в саду, я веточки, травинки стараюсь не сломать! Ты знаешь, что когда я гвоздь ржавый подберу, я его тебе сразу несу показать! Как же ты можешь, зная меня, подозревать во мне вора?.. А вы что визжите? Чтобы восстановить против меня рыцаря Сигмунда?

Сигмунд, до того молча слушавший эту перебранку, заорал:

— Молчать, Коскэнд, как ты смеешь, мерзавец, поднимать голос, не стесняясь своего хозяина? Говори, как попал кошелек в твой ящик! Отвечай немедленно! Как там оказался кошелек?

— Не знаю я!

— Ты полагаешь, что так тебе удастся отвертеться? Негодяй! Я так заботился о тебе, старался вывести в люди, а ты в благодарность обокрал меня? Где твой стыд? Нет, верно, ты не один, у тебя и сообщники есть… Так вот знай, если не расскажешь все начистоту, зарублю своей рукой!

Тут Гэнк перепугался.

— Постойте, господин, — сказал он, — погодите его рубить! Вдруг это все-таки кем-нибудь подстроено? Пожалуйста, отложите казнь, позвольте мне сперва как следует допросить Коскэнда!

— Молчать, Гэнк! Хочешь, чтобы я и тебя подозревал? Попробуй мне только еще раз вступиться за этого негодяя, я и тебя зарублю!

— Проси прощения, Коскэнд, — шепнул Гэнк.

— Мне не в чем просить прощения, — отозвался Коскэнд, — ни в чем не виноват. Господин зарубит меня? Так ведь это же счастье для вассала — умереть от руки рыцаря! Моя жизнь принадлежит господину с первого дня службы, я всегда был готов умереть за него… Плохо только, что господин считает меня бессовестным негодяем, это омрачает радость смерти от его руки… это несправедливо, но ничего, видно, не поделаешь. Все равно когда-нибудь объявится настоящий вор, и тогда все скажут: «Да, украл не Коскэнд, мы напрасно обвинили Коскэнда!» А сейчас я умру с легким сердцем. Прошу вас, господин, казните меня! Убейте одним ударом!

С этими словами Коскэнд на коленях подполз к ногам господина.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мифы

Львиный мед. Повесть о Самсоне
Львиный мед. Повесть о Самсоне

Выдающийся израильский романист Давид Гроссман раскрывает сюжет о библейском герое Самсоне с неожиданной стороны. В его эссе этот могучий богатырь и служитель Божий предстает человеком с тонкой и ранимой душой, обреченным на отверженность и одиночество. Образ, на протяжении веков вдохновлявший многих художников, композиторов и писателей и вошедший в сознание еврейского народа как национальный герой, подводит автора, а вслед за ним и читателей к вопросу: "Почему люди так часто выбирают путь, ведущий к провалу, тогда, когда больше всего нуждаются в спасении? Так происходит и с отдельными людьми, и с обществами, и с народами; иногда кажется, что некая удручающая цикличность подталкивает их воспроизводить свой трагический выбор вновь и вновь…"Гроссман раскрывает перед нами истерзанную душу библейского Самсона — душу ребенка, заключенную в теле богатыря, жаждущую любви, но обреченную на одиночество и отверженность.Двойственность, как огонь, безумствует в нем: монашество и вожделение; тело с гигантскими мышцами т и душа «художественная» и возвышенная; дикость убийцы и понимание, что он — лишь инструмент в руках некоего "Божественного Провидения"… на веки вечные суждено ему остаться чужаком и даже изгоем среди людей; и никогда ему не суметь "стать, как прочие люди".

Давид Гроссман

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза