Зури чуть с ног меня не сшибла, так хотела гулять, что даже спокойно дала надеть ошейник, обычно эта процедура сопровождалась ритуальными танцами на месте. Муся была притихшая. Господи! Что случилось? Мы молча дошли до лесочка. Убедившись, что никто не гуляет, отпустила Зури побегать.
– Мам, – начала Муся, – обещай, что не будешь ругать меня.
– Мусь, давай без этого. Если не за что ругать, значит, не буду… постараюсь не ругать. Ну что случилось-то?
– Да эта дура, математичка… Понимаешь, она объяснять вообще не умеет, только орет на всех.
– Просто так никто орать не будет, наверное, вы ее доводите.
– Да никто ее не доводит, просто все заняты своими делами, мальчишки вообще ее посылают…
– Как?! Муся! Что такое ты говоришь?!
– Мам, ну непонятно же объясняет, ее слушать невозможно.
– А ты? Ты что делаешь?
– Да ничего такого, просто подошла к Мартыновой и показала ей фотки нашей Зури, ну мы посмеялись немного, а потом к нам подошли еще ребята посмотреть… Ну вот она и заорала, что я ей урок сорвала и чтобы без родителей в школу не приходила.
– Ничего себе… Послушай, Мусь, но ведь это неправильно и нехорошо. Понимаешь, человек приходит на работу, объясняет.
– Да не умеет она объяснять! – Перебила Муська.
– Объясняет, – терпеливо продолжаю я, – материал, но объясняет, как может. Ей кажется, что понятно, а оказывается, вы не понимаете. И потом вы даже не даете ей шанса – сама же говоришь, что ходите на ее уроках, фотографии разглядываете.
Муся молчала, но всем своим видом выражала несогласие.
– Мусенька, ну поставь себя на ее место.
– Я никогда не буду учительницей!
– Просто на минуту представь, что это ты что-то пытаешься объяснить детям, которые тебя не хотят слушать. Ты поневоле будешь орать, хотя, конечно, это неправильно… Вот подумай и скажи, как бы ты поступила.
– Не знаю, – неохотно выдавила дочка.
– В любом случае вы не правы. Это такое неуважение к труду другого человека. Очень некрасиво получилось. Я пойду, конечно, но думаю, тебе придется извиниться.
Муся молчала, я прекрасно ее понимала, тем более знала, что это значит для нее. Она просто не могла заставить себя сказать «прости».
– Очень надеюсь, что ты меня поняла… Кстати, она молодая или нет?
– Молодая, – буркнула Муська.
– Ну вот, значит, неопытная, ей помочь надо, а вы все делаете наоборот.
– Я же не могу одна молчать, когда все ходят на ее уроках и говорят.
– Если ты одна будешь спокойно сидеть, может, еще кто-нибудь присоединится. Ладно, когда же лучше мне пойти? А у тебя случайно нет ее телефона? Может, по телефону договорюсь о встрече. Как ее зовут?
– Вера Максимовна…У Дащки есть ее телефон, сейчас узнаю.
Муся записала телефон, я посмотрела на часы, нет, сегодня уже поздно, позвоню завтра.
Неожиданно Зури легла и замерла.
– Смотри, кажется, приготовилась броситься. – Я огляделась – Никого, вроде, нет.
Обычно Зури так делала, когда встречала другую собаку, она никогда сразу не подходила, обязательно ложилась, потом бросок, а там уже разбиралась или «будем грызть друг друга или дружить».
– Муська! Скорей прицепи поводок! Надо вокруг дерева обмотать, а то не удержим. Вот черт! Кого же она там увидела?
Из-за кустов выскочил огромный дог, я охнула, а Зури, отпущенная Муськой, бросилась к нему, виляя хвостом. За догом вышел невысокий парнишка, поздоровался. Все понятно – я тут лишняя.
– Муся, я пошла, вы погуляйте еще немного, только недолго, а то поздно уже.
Дочь радостно кивнула моей догадливости, а я побрела к дому.
«Ну вот, я уже лишняя, – невесело думала я, – пришел мальчишка, и мать не нужна. А кому я, вообще нужна?» Жутко хотелось плакать и жалеть себя, но неожиданно вспомнила сегодняшнее признание Леонида, и воспоминание вызвало улыбку и потом, у меня есть Ванька и Ленка, и мои родители и бабушка. Ничего, прорвемся! Зигель, зигель, ай, лю-лю!
Утром позвонила математичке, у нее, оказывается, первые часы были свободны. Она предложила подойти пораньше в школу, но я наврала, что тороплюсь на работу и хорошо бы нам поговорить где-нибудь по дороге. Договорились на автобусной остановке.
– Вера Максимовна? – Обратилась к молоденькой женщине, стоящей уныло на остановке.
Она кивнула, я представилась и, не дав ей открыть рот, чтобы произнести обвинительную речь, начала сама.
– Сразу хочу извиниться за поведение моей дочери. Пожалуйста, извините ее.
Она не ожидала такого начала и захлопала глазами, потом сообразила.
– Но она должна сама извиниться.
– Вера Максимовна, с подростками бывает очень трудно, особенно трудно заставить сказать, что они неправы. Но она поняла, что поступила некрасиво.
– Представляете, я объясняю, горло деру, а она фотографии показывает и смеется.
Господи, она того и гляди расплачется. Вот бедолага!
– Вера Максимовна, а знаете, не надо горло драть, поберегите его, я знаю у многих учителей профессиональная болезнь горла, даже если говорят спокойно.
– Я же не могу спокойно, они же не слушают! – Выкрикнула с обидой она.
– А когда говорите громко, слушают?
– Нет, – неохотно призналась она.