После выступления и подписания книжек я пожаловался Мине на свою отвратительнейшую память на лица, из-за которой мне всё время неудобно перед собеседниками. Миня мне посочувствовал и похвастал, что у него-то эта самая память совершенно безупречная и он всегда обязательно узнает любого человека, если хотя бы раз его видел.
Тут, значит, подходит к нашему столу какой-то бородатый человек. «Привет!» — говорит и без спросу усаживается за стол (я-то его сразу узнал по наглым интонациям). «Здравствуйте» — отвечает Миня с интеллигентной, но не очень умело скрываемой неприязнью. «Миня, — говорю. — Это же Лёха Андреев».
Миня секунд тридцать моргает глазами и говорит: «Вот же блядь! Не узнал!»
И они тут же с Лёхой завели никому не понятный разговор о тонкостях японской поэзии.
Ну а если кто-то не знает, кто такой Лёха Андреев, он может и дальше про это не знать — это, вообще-то не так уж и существенно.
Вот же блядь Москва. У меня в деревне интернет через телефон работает раз в десять быстрее. А тут ни почту не почитать, ни узнать, как там в африке. Один вот семажик работает, а больше нихуя.
Ну и ладно. Я зато сижу наконец-то совершенно одинокий в тридцати километрах от мкада. Прекрасные хозяева дома
Слава {с. н.} и жена его Юля оставили мне ключи для того чтобы я смог мысленно подготовиться к завтрашней встрече со страшным. Пообещал им не выпивать в доме всё спиртное — я ж не какой-нибудь граф деляфер, я столько не выпью.
Тут неплохо — почти как деревня, только игрушечная, километрах в трёх даже поёт петух, но наверняка фальшивый. Обшито всё вагонкой, а всё равно шесть соток и можно их обойти за пять минут. Я вот в своих угодьях в некоторых местах никогда не бывал, потому что идти туда далеко, а делать там абсолютно нехуй.
Строители, которые с самого раннего утра очень усердно рычали и визжали своими макитами и штихлями (я с некоторых пор тоже немного разбираюсь в этих предметах), после отъезда настоящих хозяев ушли на долговременный свой обед и не издают более ни единого звука.
Хорошо.
Завтра схожу в телевидение, потом уеду в Киев и тут же вернусь обратно и стану наконец гражданином это унылой и никому, кроме меня, нахуй не нужной родины.
Краткое сообщение от имени и по поручению уважаемого Горчева: завтра, с 14 до 17 часов, его можно будет видеть в пивном клубе «Бочка Хмельная», в городе Киеве, ул. Хмельницкого 3-Б1. Также в клубе будет некоторое количество книжек, которые можно приобрести. Наверное, даже с автографом — но это уж как повезет.
Люблю наблюдать за раскладками клавиатур (помимо дефолтного английского) на компьютерах в разных странах. В Швеции были польский, финский и шведский. Я им без спросу установил русский. В Литве были литовский и иврит. Тут, в почтамте на Крещатике есть украинский, русский и немецкий.
Надо бы написать исследование (не забыть: украинские компьютеры не любят букву Ё).
Был вчера в телевидении. Из той хуйни, которую я там напиздел за полтора часа можно нарезать абсолютно любой мой портрет. так что вряд ли стану сам смотреть. Татьяна Никитична и Дуня добрые и замечательные, но очень усталые — они на работе.
Стол посреди какого-то авиационного ангара в начале разговора немного тёплый от студийного освещения, потом становится теплее, потом горячее, а когда к нему уже нельзя притронуться, то значит всё — конец разговора, кончилась передача.
«И немедленно выпил» — помечтал я уже выйдя на воздух, но было нечего и негде.
Так что выпил уже только на киевском вокзале и сегодня с утра уже в Киеве. Киев особенно хорош воскресным утром. На улице никого: ни Ющенко, ни Тимощенко, ни Януковича, одни только туристы фотографируются на фоне скульптуры покойного артиста Гердта.
Предыдущее сообщение о том, где я собираюсь провести те несколько отпущенных мне часов в прекрасном этом городе, в силе.
«Неубедительно вводите в заблуждение, — сказал мне украинский пограничник, когда я расказал ему зачем посещал Украину и куда из неё направляюсь. — Документ, что вы писатель есть?» А вот документ-то я давным-давно проебал. «Сейчас», — говорю.
Зашёл в купе, поднял нижнюю полку, вынул из рундука рюкзак, засунул в него руку по локоть, долго рылся, выудил со дна. «Вот, — говорю. — книжка».
Пограничник открыл книжку где-то на середине, прочитал какой-то короткий текст, поморщился. Потом открыл книжку на последней странице и тщательно сверил выходные данные с моим паспортом. Ещё раз сверил фотографию в паспорте со мной. Неохотно достал штемпель, шлёпнул. Снова прочитал текст.
«Могу подарить» — сказал я. «Да зачем мне» — ответил пограничник и ушёл наконец.
Я заглянул в купе проводницы: «Извините, чаю можно?» «Чаю?» — лукаво спросила проводница. «Ну ладно-ладно, — согласился я. — Давайте пива». Пиво — оболонь как всегда, другого в украинских поездах не бывает. Ну и ладно, оболонь — тоже пиво, мокрое, и то уже хорошо.