В топку это и другое, в стол, коробку, ящик, погреб. В яму псевдофолиантов.
Я выдумал, я написал — и был таков. Простая рифма — и без дураков.
Платиновый диск, обагрённый кровью
Максим Кабир, Дмитрий Костюкевич, Алексей Жарков
Они пришли в особняк, как средневековые крестьяне приходили к ведьмам. Разгневанные, испуганные. Выбили дверь. Растоптали награды. Знаменитый хозяин был для них длинноволосым фриком.
— Связать!
На экране опрокинутого телевизора подросток расстреливал из винтовки одноклассников.
«…третье массовое убийство. Напомним, все стрелки являлись поклонниками…» Музыкант глотал кровь, разглядывая незваных гостей.
— Твои песни — зло!
Ждали слёз. Просящих рук, протянутых к тяжёлым ботинкам.
«…запрещены на всех радио- и телевизионных каналах. Диски изымаются…»
Хозяин дома затряс головой, и они отступили по битому стеклу, не понимая. Музыкант пялился на собственные руки, стянутые хомутом по запястьям, на грудь под чёрным халатом.
— Не я… — придушенно засмеялся. — Их написал не…
Заткнули ударом, сорвали одежду. Замерли. До черноты татуированное тело: дьяволы, бесы, звери, глаза. Злые, пугающие, заморгали, заворочались на коже, напрягая бугристые мышцы. Нож выпал из руки рыжебородого, коленки затряслись. Музыкант будто выворачивался наизнанку, раздуваясь, краснея и брызгая густой едкой кровью.
— Это мы, — заревело, вздыбившись, тело, — мы написали. Но слушали — вы-ы-ы.