Журнал «Вокруг Света» №09 за 1976 год

В тундре мы не одни

В сезон экспедиций и в пору дождей, трескучих морозов и таяния снегов ходят геологи и буровики по большой тюменской земле, открывая новые квадраты месторождений нефти и газа. Об одной из точек Западной Сибири рассказывает наш специальный корреспондент, который много месяцев проработал помощником бурильщика нефтеразведочной экспедиции.

— Ты что, Подосинин, — сварливо сказал Попов, — спать сюда приехал или как?

...Мы добрались до буровой последними. Вездеход приплелся уже затемно; выстроившись цепочкой на шатких мостках, молча перебросали в отведенный нам балок рюкзаки и кастрюли, спальные мешки и плитки, магнитофон, потом принялись вбивать в стенки разнокалиберные гвозди. Через час балок казался давно и надежно обжитым: на стенах болтались куртки, штаны и рубахи, в углу пристроился «Ветерок» и, бормоча, гнал теплый воздух; окна были завешаны зелеными обрезками бурукрытия, скорее по привычке, оставшейся от белых ночей, чем по необходимости, — и дни-то уже почти сошли на нет. Шурша, раскручивались катушки магнитофона, и кто-то надрывал слабенький голос: «Листья закрюжят, листья закрюжят...» А на сковородке, шкварча и разбрызгивая жир, жарилась яичница с томатным соусом и луком. Гриша помешивал ее, приговаривая: «Черт, плитка на корпус замыкает. Даже когда алюминиевую ложку макаешь — бьет. Не веришь, Толик?» И он схватил Калязина за ногу; тот инстинктивно вздрогнул, а Гриша проговорил разочарованно: «Э-э, у тебя и тела-то нет. Одни кальсоны». Заглянул к нам Попов, точнее, только приоткрыл дверь и бросил Грише: «Твоя вахта, Подосинин, завтра в ночь выходит».

Неожиданность предстоящих суток полного безделья настроила нас на сентиментальный лад. После яичницы мы налегли на чай и воспоминания; часа в три ночи пришел Валера Михайлов, старший дизелист буровой, медлительный, кажущийся всегда полусонным; он щурил глаза и, с трудом расклеивая толстые губы, в сто второй раз рассказывал, как славно он провел отгулы в Тюмени... Мы угомонились часов в пять, опустошив четыре чайника вяжущего скулы чая и успев обсудить достоинства и недостатки различных способов ликвидации прихватов, вздорный характер знакомых и незнакомых блондинок и еще многое чего. Занимался новый день, возможно, где-то всходило солнце; до вахты оставалось восемнадцать часов.

— ...Спать сюда приехал или работать?

Попов стоял в дверях, из которых тянуло стеклянным холодом осенней реки, и лицо его по обыкновению было обиженно и недовольно.

Гриша свесил ноги с верхней полки, выбирая на полу место, куда можно было бы спрыгнуть. На второй верхней полке безмятежно спал Вовка Макаров, по пояс выпроставшись из спального мешка; даже смотреть на него было холодно. Калязин не спал — просто затаился в своем углу, выжидая. Я поглядел на часы — половина восьмого.

— Михалыч, — примирительно сказал Гриша, — ты же сам сказал, что мы в третью смену выходим...

— Мало ли что я вчера сказал, — пробормотал Попов. — А сегодня подумал и решил направить твою вахту в первую смену. Инструмент надо подвезти, глину для раствора...

Он ушел, оставив дверь открытой.

Мы одевались, толкая друг друга и ворча, шурша осыпающейся с брезентовок глиной. Роба «хэбэ», свитер, ватная телогрейка, сапоги, подшлемник, каска. Спрыгнул вниз Вовка, сразу ударил по клавише магнитофона — «Каждое слово, каждое слово — капля росы...», быстро оделся.

По последней сигарете в зубы — и натянули рукавицы-верхонки.

Берег реки метров на сто был усеян досками и трубами, контейнерами и резиновыми мешками: хозяйство новой буровой пришло и морем, и рекой, на самоходной барже. Желто-бурая тундра, уже изрядно изрезанная гусеницами, холмы, покрытые сухой бесцветной травой, тихое озерцо в распадке, медленная река — здесь и встали шесть балков и сама буровая.