Читаем Журнал Борьба Миров № 1 1924(Журнал приключений) полностью

Ранговая лестница членов клана: 1. Клигрупс, 2. Клигль, 3. Клефиль, 4. Возвышенный кузнец, 5. Главный колдун, 6. Старший леший.

Старший леший глава клана Dallas 66.

Свадьба кланцев. Ку Клус Клан насчитывает до 2.000.000 членов среди богатых фермеров, отставных военных — участников войны и прочей «демократии».

Парад клана Dallas 66.

<p><emphasis>Андрей Иркутов</emphasis></p><p>РОТА КАПИТАНА СВЯТЦЕВА</p>

Иллюстрации М. Храпковский

I

КОГДА за плечами двадцать один год, а на плечах капитанские погоны, то чувствуешь себя здорово хорошо. Подумайте двадцать — только один год и уже капитан.

Не штабс-капитан, нет. Не четыре звездочки на одной полоске, а просто одна, одна полоска без всяких звездочек. Ка-пи-тан. Ка-пи-тан Святцев.

Страшно шикарно! А? Когда знакомишься с кем-нибудь (кто-нибудь — это, конечно, молодая и интересная женщина) и щелкая шпорами представляется: капитан Святцев, это звучит как… ну одним словом — шикарно.

А сколько товарищей одновременно с ним примерявших первые погоны в дортуаре юнкерского училища так и остались прапорами. А почему? Храбрости не хватило? Нет, были такие молодцы, что просто прелесть. Не в храбрости дело. Ручки пачкать боялись. К солдату подходили как-то виновато и «ты» у них все равно как «вы» выходило. Ну и застряли.

А он — Святцев — сразу постиг всю несложную механику военного дела: «не рассуждать» и «в морду»!

«В морду» у него особенно хорошо выводило. Звонко, хлестко, а главное обидно. Так обидно, что солдаты, которых он бил, долго плакали потом, где-нибудь в темном углу окопа.

Вот за это-то он и носит погоны капитана так идущие к его молодому почти безусому лицу.

Капитан 10-го сибирского стрелкового полка Святцев.

А впрочем виноват — 10-го сибирского стрелкового это было. А теперь иначе: 2-го сводного добровольческого полка капитан Святцев.

И это еще шикарнее. Добро-воль-ческого. Такой знаете ли ореол борца за освобождение поруганной родины, такое гордое сознание своего превосходства над всеми крикунами и писаками, которые прячутся за спиной великой армии добровольцев. Правда ведь это еще шикарнее.

Полк сформировался недавно. Святцев всего месяц как выбрался из Бессарабии, где он служил переводчиком у какого-то румынского колонеля и уже заслужил такое доверие, такое доверие что…

Ну, одним словом вчера сам Гришин-Алмазов, диктатор Одессы, позвал к себе молодого капитана и сказал:

— Я имею самые лестные отзывы о вас, капитан.

— Рад слышать, ваше превосходительство, — вытянулся Святцев.

— Да самые лестные. Мм… Так вот. Я могу на вас положиться, я думаю.

— Рад служить, ваше превосходительство.

— Так, так, ну вот, да что это я, — генерал много кутил последнее время, и память стала изменять ему. — Ах вот! Надо поехать с бумагами к его превосходительству генералу Деникину и… Ну одним словом ответственное поручение, понимаете. Я позабочусь о том, чтобы вас оставили там и поручили ответственное командование. Да!?

— Премного обязан, ваше превосходительство.

— Да. Документы и все прочее получите у моего адъютанта. Помните. Кругом кишат их агенты. При встречах осторожно. Ну да я полагаю…

— Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство.

Удивительно четко поворачивается этот Святцев. И так ритмично идет. Генерал с удовольствием смотрит ему вслед.

— Одну минутку, капитан.

— Слушаю ваше превосходительство.

— Вы какое училище окончили.

— Павловское военное, ваше превосходительство.

— Можете идти.

II

ДВАДЦАТЬ один год. Это очень немного. Но когда в них шесть лет, целых шесть лет напряженной борьбы трудной и ответственной работы в подполье под вечной угрозой ареста, ссылки, смерти может быть, тогда двадцать один год это большая жизнь.

С детства в душных отравленных пылью свинца комнатах типографии, с детства под непосильной тяжестью работы. Работа с раннего утра до поздней ночи. С детства вокруг брань и побои, с детства зверская нужда железными пальцами рыданий сдавливающая горло. Проклятое детство.

И только одно светлое пятно на серых днях его прошлого один образ раз навсегда оставшийся в памяти врезавшийся в нее глубоко, глубоко. Незабываемый образ.

Наборщик Лядов. Высокий, худой, с ввалившейся грудью, то и дело разрываемой припадками кашля, с усталыми, глубоко запавшими глазами, и такими ласковыми пальцами покрытых свинцовой пылью рук.

Вспомнишь его и так вот и представляешь себе его руку на взъерошенных детских волосах и ласковый голос:

— Что, Петька, трудно?

Всегда плакать хотелось и смеяться вместе, когда он говорил так.

Каморку его вспоминаешь, в которую взял он мальчишку, когда отец с перепоя нырнул под какой-то барский автомобиль, и в которой впервые услышал Петька странные и красивые слова о свободе, о борьбе и о том чему теперь он отдал всего себя: партии.

Перейти на страницу:

Похожие книги