Журавли над полем

Почти неделю ехал Василий в поезде, и ни с чем не сравнить то чувство, которое охватило его, когда поезд пришел на станцию, название которой никогда не забывал и не смог бы забыть, если бы даже сильно этого захотел. Со щемящим сердцем он сошел на перрон, остановился, отчего-то обернулся на выбрасывающий пар пыхтящий паровоз, посмотрел в одну сторону, в другую и шагнул дальше – к узорчатому деревянному вокзалу, на фасаде которого красовалось название станции – Тулун, куда уже устремлялся сошедший с поезда народ.

Все вновь, все заново: земля, воздух, синь небесная над головой.

Да, в Тулуне он, Василий Маркин, не был восемнадцать лет, а после всего, что произошло с ним в эти восемнадцать лет, казалось и того больше, и он теперь с изумлением и любопытством вглядывался в улицы, дома, магазины, в лица встречных людей, надеясь втайне встретить кого-нибудь из тех, с кем когда-то жил и работал, но таковых не попадалось, и скоро он перестал всматриваться, а просто шел без всякой цели, наслаждаясь уж тем, что может идти, куда захочет.

Здесь, в пристанционном поселке, была окраина Тулуна. Окраина, обжитая со времен прокладки великого сибирского железнодорожного пути, принесшего сюда цивилизацию центральной части России, где построены были все те необходимые для жизни и нормального жизнеобеспечения узлы, здания, учреждения, какие бывают свойственны любому пристанционному поселку.

Вот высокое кирпичное сооружение водонапорной башни. А это – здание амбулатории. Там – столовая, расположенный на углу улиц Войкова и Шмелькова магазин, который местный люд так и называет – «Угловым». А вот и выходящий фасадом в сторону улицы Войкова красивый деревянный двухэтажный клуб.

Если пойти влево от клуба, то по левую же руку будет кирпичное здание банка, напротив банка – аптека. Все на своих местах, и хотя Василий, в пору своей жизни и работы на селекционной станции, здесь бывал нечасто, но хорошо помнил этот поселок, с удовлетворением отмечая про себя теперь, что несказанно рад снова пройти по знакомым ранее местам.

Наконец, он остановился у магазина с вывеской «Раймаг», сел на лавочку у приткнувшегося к магазину дома, достал кисет, сложенные стопкой листочки газетной бумаги и начал сворачивать самокрутку. Занятый своими мыслями, не заметил, что напротив его остановился некий мужичок, на лице которого отразились то ли интерес к новому незнакомому человеку, то ли любопытство, то ли что еще. Услышал и обращенный к нему вопрос, не сразу уразумев, что вопрос этот именно к нему, Василию Маркину, и что он здесь кому-то может быть нужен:

– Че, паря, приустал поди?.. Иль долгонько не бывал в наших краях – вишь, как сомлел и побелел головой-то?

Василий поднял глаза, плохо соображая, чего же от него хочет этот мужичок, однако мало-помалу успокоился, убедившись, что перед ним всего-навсего прохожий, и впервые за те немногие часы, что прошли с момента приезда, ему захотелось поговорить с живым человеком, который, как он понимал, никуда не торопится.

– Садись, уважаемый, – пригласил Маркин, слегка отодвигаясь на скамейке, чтобы мужичок мог сесть в некотором отдалении от него, и чтобы можно было видеть его лицо.

И в том сказалась выработанная за те восемнадцать лет лагерная привычка – никогда никого к себе не приближать, и самому никогда ни к кому не приближаться. И чтобы по возможности видеть человека целиком, а уж лицо, глаза – обязательно. Иначе можно вмиг расстаться не только с какой-никакой завалящейся щепоткой табаку в нагрудном кармане, но и с самой жизнью.

А я вижу – эдак неприкаянно сидишь, крутишь цигарку и вроде нездешний бедолага. Ну и думаю себе: а дай-ка пораспрошу-поразведаю, може, и в сам дели кака помощь требу ется…

Помощи от тебя, уважаемый, я не жду, и мне она, твоя помощь, без надобности, – грубовато, но спокойно прервал его Маркин. – Я в самом деле не был в Тулуне несколько лет, но мне есть куда идти. А сел покурить, потому что устал от впечатлений. Тебя-то как зовут?..

Никифором…

Ну а меня – Василием. Так вот, уважаемый Никифор, перекусить бы чего да, может, шкалик какой пропустить с устатку.

А вот-ка…– показал мужичок кивком головы впереди себя. – Местные говорят, мол, до революции здесь был кабак, прозываемый «Пьяным», дак теперь в ем столовка. И водочку подают.

Ну и пойдем, посидим, потолкуем.

Поднялись, перешли через дорогу, спустились в просторное подвальное помещение, где стояло с десяток столов и сидели люди.

У стойки Маркин заказал две тарелки щей и триста граммов водки, сели за стол под тусклым, расположенным под самым потолком, оконцем.