Жуков. Маршал жестокой войны

Во время вызовов командующих фронтов к Сталину в последние годы войны при всех обстоятельствах присутствовали представители Генштаба – начальник Генерального штаба или исполняющий его обязанности и начальник Оперативного управления. В конце войны это генерал А. И. Антонов и С. М. Штеменко. Никаких стенографисток и никакого иного фиксирования происходивших разговоров, как правило, не было.

Должен сказать по справедливости, что во второй половине войны Сталин не игнорировал Генеральный штаб. Ранее он допускал большие просчеты в своем подходе к этому чрезвычайному военному органу. Я бы даже сказал, что Сталин просто неправильно относился к нему, не понимал до конца характера, роли и значения организации управления войсками. Ко второй половине войны он уже убедился в том, что Генеральный штаб – это его основной орган управления, на который он может положиться как Верховный Главнокомандующий и через который призван осуществлять все свои распоряжения.

В нашем присутствии он ставил задачи своим ближайшим сотрудникам по Ставке, выслушивал их, давал им поручения. Встречаясь с нашими товарищами, работавшими в Ставке, мы убедились, что это давно и хорошо сработавшийся коллектив. Все они понимали Сталина буквально с полуслова. И он их понимал. Длительных объяснений, пережевывания одного и того же не требовалось. Разговоры были очень короткими, – Сталин вообще был чрезвычайно лаконичным, умел коротко излагать свои мысли. В его отношениях с работниками Генерального штаба в этот период не чувствовалось, что он их недооценивает.

Сталин, как правило, не отдавал распоряжений в отсутствие этих руководящих работников Генерального штаба. Видимо, он уже отлично понял, что без этого военного органа ему как Верховному Главнокомандующему обходиться нельзя. Добавлю к этому, что с точки зрения планирования операций он очень серьезно считался с предложениями командующих фронтами.

* * *

Оценивая деятельность Сталина во время войны, надо рассматривать его в роли Верховного Главнокомандующего непредвзято, восстанавливая всю картину именно такой, какой она была, со всеми ее положительными и отрицательными сторонами. Что касается личных впечатлений и чувств, то в разные времена они бывали очень разными.

Зимой 1942 года, когда я командовал Калининским фронтом, в Генеральном штабе возникло намерение спрямить линию фронта, ликвидировать все те узоры на карте, которые образовались в результате нашего контрнаступления. На Северо-Западном фронте, где к тому времени была окружена Спас-Демьянская группировка, создался причудливый узор. На Калининском фронте был большой выступ в сторону противника у холма Великих Лук. Дальше фронт проходил возле Ржева к Сычевке, там был еще один выступ. Потом линия фронта шла к Ржеву, Зубцову и Волоколамску.

Видимо, кто-то в Генеральном штабе высказал соображение, что, срезав все эти выступы, оставив часть территории и выровняв фронт, мы выкроим одну-две армии для того, чтобы держать их в резерве. В связи с этим Сталин пригласил командующего Северо-Западным фронтом П. А. Курочкина, и меня, как командующего Калининским фронтом, и командующего Западным фронтом Г. К. Жукова в Ставку.

Разговор происходил в Кремле, в кабинете Сталина. Докладчик от Оперативного управления Генерального штаба генерал Бодин предложил спрямить фронт. Действительно, это создало бы некоторую возможность высвободить по одной армии на Калининском и Северо-Западном фронтах. На Западном фронте, где линия фронта спрямлялась мало, сэкономить на этом вряд ли что-либо удалось.

Такое предложение было как будто выгодным. Но Сталин все-таки не принял решения по этому предложению без ведома командующих фронтами. И теперь представитель Оперативного управления докладывал соображения Генерального штаба при нас троих.

Первым было заслушано мнение генерала Курочкина. Я хорошо понимал его. До этого от него все время требовали, чтобы он ликвидировал Демьянскую группировку и непременно взял Демьянск. С этой группировкой у него было чрезвычайно много возни, а результаты не соответствовали усилиям. Очевидно, вся эта история ему надоела, и он заявил о своем согласии с предложениями Генштаба.

Потом дело дошло до меня.

– Как вы? – спросил Сталин. Я ответил:

–

Нет, товарищ Сталин, я не согласен с этим предложением. Если мы проведем его в жизнь – немец будет только доволен.

–

Почему «доволен»? – заинтересованно спросил Сталин.