Жуков. Маршал на белом коне

— Ничего, племяш, — похлопал его по плечу дядя Михаил Артемьевич, — на Пасху приедешь повидаться. Московских гостинцев им привезёшь. Ещё пуще любить и ждать будут. Помяни моё слово.

Слово у дяди было твёрдым. Как шип в подошве. Сказал — сделал.

— Жить будешь с нами. В семье. Работать не ленись. Твоё дело какое? Слушаться и выполнять всё, что прикажут.

Пилихины занимали второй этаж просторного дома, где у них были и мастерская, и магазин, и жилые комнаты. Теперь в этом здании, перестроенном и расширенном, находится магазин «Педагогическая книга». Чуть позже оборотистый Михаил Артемьевич приобрёл двухэтажный деревянный дом в Брюсовом переулке. Дела у него шли в гору. Производство потихоньку расширялось. Клиентов становилось больше.

В Москве в новой городской обстановке Жуков освоился быстро. Шумное московское многолюдье ему понравилось. На первые же заработанные деньги купил приличную одежду. Умел сэкономить лишнюю копеечку, зная, что дома, в Стрелковке, каждому грошику, присланному им, будут очень рады.

Никаких поблажек в доме и в мастерской дяди Жукову не делали. Вначале состоял в мальчиках на побегушках: подметал и мыл полы в квартире и в мастерских, надраивал хозяйские сапоги, ходил в лавку за табаком и водкой для мастеров, ставил самовар, мыл посуду, зажигал лампады у икон. Одним словом — «что прикажут». Присматривался и к основному делу. Старшая мастерица Матрёша, она же артельная кухарка, вскоре подарила ему напёрсток, дала иглу с ниткой и показала, как сшивается мех. Она же преподала первый и весьма жёсткий урок поведения за столом. Сам маршал вспоминал эту историю так: «Кузьма, старший мальчик, позвал меня на кухню обедать. Я здорово проголодался и с аппетитом принялся за еду. Но тут случился со мной непредвиденный казус. Я не знал существовавшего порядка, по которому вначале из общего большого блюда едят только щи без мяса, а под конец, когда старшая мастерица постучит по блюду, можно взять кусочек мяса. Сразу выловил пару кусочков мяса, с удовольствием их проглотил и уже начал вылавливать третий, как неожиданно получил ложкой по лбу, да такой удар, что сразу образовалась шишка».

Из воспоминаний двоюродного брата Жукова Михаила Пилихина-младшего: «Мать Егора Жукова в 1908 году… отправила его в Москву к моему отцу… в учение меховому искусству на четыре года. В это время мой отец с семьёй проживал в Камергерском переулке, где он снимал квартиру, в которой находилась скорняжная мастерская. Имел трёх мастеров и трёх мальчиков-учеников. В этот год осенью привезли к дяде учиться скорняжному искусству и Егора Жукова.

В конце 1908 года дом был назначен на ремонт. Отец снял квартиру в Брюсовом переулке. В мастерской Пилихина работы всё прибавлялось. Крупные меховые фирмы и знаменитые мастерские женского верхнего платья Ламоновой, Винницкой, другие мастерские давали много заказов. Сезон скорняжного дела начинался с июля. С 20 декабря все мастера уезжали по своим деревням на Рождество, а возвращались 10–15 января. Каждый ученик был прикреплён к мастеру, который и обучал его. Мастера приходили к семи часам. Ученикам входило в обязанность подготовить к приходу мастеров рабочие места, а по окончании работы подмести мастерскую и всё убрать.

К приходу мастеров мы ставили самовар и готовили всё к завтраку. Все мастера находились на хозяйских харчах — завтракали, обедали, ужинали. Это было лучше для производства, и мастерам было лучше: они хорошо покушают и отдохнут. А если они будут ходить в чайную, там выпивать и только закусывать, то полуголодные будут возвращаться уже навеселе. Они были бы малопроизводительными работниками.

Егор Жуков очень усердно изучал скорняжное искусство и был всегда обязательным и исполнительным. После двух лет работы в мастерской дядя взял его в магазин, он и там проявил себя исполнительным и аккуратным. Егор с большим любопытством ко всему присматривался и изучал, как надо обслуживать покупателей, там служил и старший брат Александр, который Егору помогал всё это освоить. А я работал младшим учеником. В 1911 году, когда Егору исполнилось 15 лет, его стали называть Георгий Константинович».

По всей вероятности, Егор заслужил похвалу дяди, за что тот и повеличал его. После чего его мастерство признали все, работавшие в пилихинской мастерской, и стали называть по имени и отчеству.

В своих мемуарах Жуков нелестно отзывается о дяде Михаиле Артемьевиче Пилихине. Но всё это можно отнести на счёт идеологии. Мемуары Главного Маршала Победы должны были выйти к читателю политически правильными, идеологически выдержанными. Вот и расставлялись нужные акценты: раз собственник, владелец производства, да к тому же ещё и торговец, то — эксплуататор и стяжатель. Мало ли что родной дядя — благодетель, помогший выбраться из нищеты, освоить хорошую профессию и наставить на путь истинный… Двоюродная сестра на это бросила короткий, но справедливый упрёк: если бы, мол, не «наш отец»… то пасти бы Егорке Жукову гусей в родной и беспросветной глухомани.