Жуков и Сталин

Я объяснил, что если мы и сэкономим некоторые силы на спрямлении Северо-Западного и Калининского фронтов, то и немец тоже высвободит столько же, если не больше, сил и использует их для усиления своей группировки, стоящей перед Западным фронтом и нацеленной на Москву. Сейчас, пока фронт не спрямлен, силы немцев растянуты, им не из чего создать ударную группировку. Нам это выгодно. Особенно это выгодно Западному фронту, поскольку Калининский фронт своим далеко выдвинутым на запад выступом к Холму буквально нависает над немецкими войсками, стоящими перед Западным фронтом. Немцы вынуждены держать войска вокруг всего этого выступа. А если они их смогут высвободить, то, несомненно, используют для создания группировки против Западного фронта, и это может соблазнить их на новый удар по Москве.

Кроме того, заметил я, отходя от этого выступа, мы уступим немцам плацдарм, который очень бы пригодился нам в дальнейшем для развертывания наступательных действий. Этот плацдарм оперативно выгоден не только Калининскому, но и Западному фронту.

После меня слово предоставили Жукову. Георгий Константинович заявил, что предложение Генштаба невыгодно для Западного фронта.

– Я решительно против этого, – сказал Жуков. – Я согласен с командующим Калининским фронтом. Допускать спрямление фронта, товарищ Сталин, ни в коем случае нельзя.

В ходе обмена мнениями приводились доводы и за, и против. Сталин очень внимательно выслушивал всех. А в итоге принял решение: не менять положение, не отводить войска, не утрачивать плацдармы, которые могут быть использованы для будущих наступательных действий.

В последующем это решение оправдало себя. Мы убедились, насколько были важны выдвинутые вперед плацдармы и на Северо-Западном фронте, и в особенности на Калининском и Западном. Немцы не предпринимали здесь никаких активных действий в течение всего сорок второго года. В частности, не делали этого потому, что над ними все время нависала угроза наших выдвинутых вперед плацдармов. Мы в принципе могли в любое время стянуть на эти плацдармы силы и нанести удар, который выходил бы глубоко в тыл всей группировки немцев. В сложной обстановке лета и осени сорок второго года, когда шли бои под Сталинградом, конфигурация наших фронтов приковывала к себе большие силы противника.

* * *

Некоторые встречи со Сталиным были очень напряженными, особенно в тяжелые дни. Иногда дело доходило до резких вспышек с его стороны. Бывало так, что он выслушивал наши доклады с откровенным недовольством и раздражением, особенно когда они не соответствовали его предварительным представлениям.

В начале осени 1942 года Верховный Главнокомандующий вызвал к себе Жукова и меня. В связи с тяжелым положением под Сталинградом он поставил вопрос о том, чтобы взять у нас с Западного и Калининского фронтов резервы для защиты города на Волге.

Мы также тяжело переживали события на юге. Однако считали, что исходя из общей обстановки на всем фронте снимать войска с Западного и Калининского фронтов для переброски под Сталинград нельзя. Против Калининского и Западного фронтов немцы держали крупную группировку, которая за весь период боев под Сталинградом не была уменьшена ни на одну дивизию. По нашим представлениям, противник ждал результата сражения на Волге и в любое время мог ударить на Москву. Для нас обоих это было совершенно ясно, и мы не считали возможным рисковать московским направлением, тем, более самой Москвой, ослабляя силы Западного и Калининского фронтов.

Это наше решительное сопротивление вывело Сталина из равновесия. Сначала он выслушал нас, потом спорил, доказывал, перешел на резкости и наконец сказал:

– Отправляйтесь.

Мы из его кабинета перешли в комнату для ожидающих приема. Сели там за столом, разложили свои карты и стали ждать, что произойдет дальше. Мы, конечно, считали для себя невозможным уехать после того как Сталин оборвал разговор в состоянии крайнего раздражения. Каждый из нас понимал, что столь решительное сопротивление в, очевидно, заранее предрешенном Сталиным вопросе могло грозить нам отставкой, а может быть, и чем-то худшим. Но в этот момент нас не пугали никакие репрессии. Мы, находясь на своих постах, считали для себя невозможным дать согласие на изъятие резервов с Западного и Калининского фронтов. Мы не могли поставить под удар Москву, за безопасность которой несли прямую ответственность.

Истекло десять или пятнадцать минут, пришел один из членов Государственного Комитета Обороны. Спрашивает:

– Ну как вы? Передумали? Есть у вас что-нибудь новое, чтобы доложить товарищу Сталину?

Мы отвечаем:

– Нет, не передумали и никаких дополнительных соображений не имеем.

Продолжаем сидеть. Через некоторое время приходит другой член Государственного Комитета Обороны:

– Ну что, надумали? Есть у вас предложения? Можете доложить их товарищу Сталину?

Отвечаем:

– Нет. Нет предложений и доложить ничего не можем.

Третьим пришел Молотов и в свою очередь стал спрашивать, не изменился ли наш взгляд на затронутую проблему. Мы ответили ему, что нет, наш взгляд на эту проблему не изменился.