Жуков

Тяжелая нужда, ничтожный заработок отца на сапожной работе заставляли мать подрабатывать на перевозке грузов. Весной, летом и ранней осенью она трудилась на полевых работах, а поздней осенью отправлялась в уездный город Малоярославец за бакалейными товарами и возила их торговцам в Угодский Завод. За поездку она зарабатывала рубль — рубль двадцать копеек. Ну какой это был заработок? Если вычесть расходы на корм лошадям, ночлег в городе, питание, ремонт обуви и т. п., то оставалось очень мало. Я думаю, нищие за это время собирали больше… Мы, дети бедняков, видели, как трудно приходится нашим матерям, и горько переживали их слезы. И какая бывала радость, когда из Малоярославца привозили нам по баранке или прянику! Если же удавалось скопить немного денег к Рождеству или Пасхе на пироги с начинкой, тогда нашим восторгам не было границ». [4]

Константин Жуков, проработав в Москве некоторое время, после событий 1905 года был уволен и выслан оттуда. По этому поводу Георгий Константинович пишет: «В 1906 году возвратился в деревню отец. Он сказал, что в Москву больше не поедет, так как полиция запретила ему жительство в городе, разрешив проживание только в родной деревне. Я был доволен тем, что отец вернулся насовсем». [5]С того времени и по день своей смерти он безвыездно жил в деревне. Скончался Константин Артемьевич в 1921 году.

Г.К.Жуков, вспоминая о своем отце, отмечал, что его уважали в деревне, считались с его мнением. Обычно на сходках, собраниях последнее слово принадлежало ему. «Я очень любил отца, и он меня баловал, — рассказывал Георгий Константинович. — Но бывали случаи, когда отец строго наказывал меня за какую-нибудь провинность и даже бил шпандырем (сапожный ремень), требуя, чтобы я просил прощения. Но я был упрям — и сколько бы он ни бил меня — терпел, но прощения не просил. Один раз он задал мне такую порку, что я убежал из дому и трое суток жил в конопле у соседа. Кроме сестры, никто не знал, где я. Мы с ней договорились, чтобы она меня не выдавала и носила мне еду. Меня всюду искали, но я хорошо замаскировался. Случайно меня обнаружила в моем убежище соседка и привела домой. Отец еще мне добавил, но потом пожалел и простил». [6]

Как рассказывала в своей статье А.Д.Миркина, односельчанка и однофамилица Г.К.Жукова Екатерина Федотьевна «неизменно вспоминала Егорку — отчаянно смелого мальчишку, атамана и главаря во всех играх, всегда „по-честному“ решавшего ребячьи споры». [7]

Прямота и твердость, упрямство, смелость, недюжинная физическая сила — очевидные качества Георгия Константиновича полностью проявились уже в его самые ранние годы. И были они очень кстати в тяжелой деревенской жизни тех лет. Для Жуковых особо трудным выдался 1902 год, когда осенью от ветхости обвалилась крыша дома. Семья перебралась в сарай и была вынуждена срочно, до холодов, купить новый сруб. Константин Артемьевич занял у односельчан денег и по сходной цене приобрел его в рассрочку, а соседи помогли поставить дом и покрыть его соломой. «Год выдался неурожайный, и своего зерна хватило только до середины декабря, — вспоминал Жуков. — Заработки отца и матери уходили на хлеб, соль и уплату долгов. Спасибо соседям, они иногда нас выручали то щами, то кашей. Такая взаимопомощь в деревнях была не исключением, а скорее традицией дружбы и солидарности русских людей, живших в тяжелой нужде».

Георгий Жуков, как и многие его сверстники, часто бегал ловить рыбу на речки Огублянка и Протва. В Огублянке было много плотвы, окуня и линя, которого подростки ловили главным образом корзинами. Немалым подспорьем в пропитании служил сбор грибов и ягод. И с малых лет одним из любимых занятий Георгия стала охота. К ней его приучил брат крестной матери Георгия Прохор, работавший половым в трактире деревни Огубь. У него было что-то неладно с ногой, и все звали его хромым Прошкой. Несмотря на свою хромоту, Прохор был страстным охотником, летом стрелял уток, а зимой добывал зайца. Основной обязанностью малолетнего Георгия было доставать уток из воды или ходить в загон.

Впервые Георгий познал на себе тяжелый крестьянский труд, когда ему не исполнилось и семи лет: вместе с взрослыми растрясал граблями сено и сгребал его в копны, жал рожь. Во время жатвы случайно резанул серпом по мизинцу левой руки. «Сколько лет с тех пор прошло, — писал в своих мемуарах Жуков, — а рубец на левом мизинце сохранился и напоминает мне о первых неудачах на сельскохозяйственном фронте».