Командиры батальонов, вытянувшиеся как на параде, — они видели Г. К. Жукова, четко отсигналили флажками «делай как я», лязгнули люки, и вперед — к славе и бессмертию! Было 10.45 утра, когда 150 танков рванулись на плацдарм, где на позиции ставили 160 орудий, где пусть в наспех отрытых окопах уже затаились японские солдаты с минами на пятиметровых бамбуковых шестах. В завязавшемся сражении наши танкисты показали, что годы учебы не прошли даром — огнем и гусеницами они уничтожили и раздавили всю японскую артиллерию. Вертким танкам пришлось действовать на местности, буквально кишевшей японскими солдатами. Хотя с орудийными расчетами было покончено, из окопов, лощин, самых разнообразных укрытий шла стрельба, летели гранаты.
Гибли и наши танкисты. Экипаж политрука Д. П. Викторова, уничтоживший десять орудий, был сожжен окружившими подбитый танк японскими солдатами. Почти трое суток без минутного перерыва бушевало сражение. Пришлось вести бой на истребление упорно сопротивлявшегося врага, пытавшегося подбрасывать резервы, в том числе тапки, с восточного берега. Писатель Константин Симонов, в то время сотрудник фронтовой газеты «Героическая Красноармейская», спустя более двадцати лет запечатлел Г. К. Жукова в памятную ночь. В романе «Товарищи по оружию» он писал:
«Командующий сидел в углу на своей неизменной парусиновой табуретке и показывал нагнувшемуся над картой командиру бронебригады, куда тот должен вывести один из своих батальонов, к рассвету переправив его на восточный берег.
— Огнем и броней ударите с тыла по японцам, когда мы их сбросим с Баин-Цагана и они покатятся к переправе, — сказал командующий, подчеркивая слово «покатятся». — Задача ясна?
— Ясна, товарищ комдив!
— А что у вас лицо такое? Сапоги жмут?
— Потери большие, товарищ комдив.
— Потери как потери, — сказал командующий. — Завтра, когда выполним задачу до конца, подсчитаем. Может, в сравнении с результатами и не такие уж большие».
Г. К. Жуков с командирами вышли из палатки.
«Хвосты тумана кое-где цеплялись за лощины, но горизонт был уже ясен, и на нем выделялись черные бугры сгоревших вчера танков.
— Поле боя, поле смерти, поле победы — все вместе, — торжественно, как стихи, сказал командующий. — Когда все будет кончено, на горе Баин-Цаган вместо памятника поставим танк. Один из этих».
Утром 5 июля враг был наголову разбит, тысячи трупов устилали землю, раздавленные и разбитые орудия, пулеметы, машины. Остатки вражеской группировки бросились к переправе, ее командующий генерал Камацубара (в прошлом военный атташе Японии в Москве) среди первых оказался на том берегу, а скоро «переправа, — вспоминал Жуков, — была взорвана их же саперами, опасавшимися прорыва наших танков. Японские офицеры бросались в полном снаряжения прямо в воду и тут же тонули, буквально на глазах наших танкистов».
Враг потерял до 10 тысяч человек, почти все танки, большую часть артиллерии. «Эта битва. — подвел итог Г. К. Жуков, — является классической операцией активной обороны войск Красной Армии, после которой японские войска больше не рискнули переправляться на западный берег реки Халхин-Гол». В тяжелых боях погибло и немало наших героических красноармейцев и командиров, среди павших — комбриг М. П. Яковлев.
По сей день на горе Баин-Цаган стоит видный за десятки километров памятник. На постаменте танк БТ-5, надпись в честь орденоносной танковой бригады имени Героя Советского Союза М. П. Яковлева гласит: «Танкистам РККА яковлевцам — победителям над японцами в Баин-Цаганском сражении 3–5 июля 1939 г.».
Когда в Токио получили известия о катастрофе, крупный государственный деятель Японии, советник императора маркиз Кидо пометил в своем дневнике: «Армия в смятении, все погибло». Скрыть размеры поражения было невозможно — уверенное в победе командование Квантунской армии пригласило военных атташе ряда иностранных государств, в том числе Германии и Италии, на место действия — в штаб генерала Камацубара. Теперь они поторопились сообщить в Берлин и Рим о случившемся, указав на разрыв между декларациями и возможностями дальневосточного соратника по «Антикоминтерновскому пакту».