Жук

Если бы передо мной был кто-нибудь другой, а не Эдвардс, я бы заподозрил, что без взятки тут не обошлось, однако в Эдвардсе я не сомневался. Все оказалось, как я и предполагал: ко мне приходил первоклассный гипнотизер; он среди бела дня в самом деле околдовал моего слугу, прямо у моего порога; надо бы узнать о нем побольше. Эдвардс продолжил:

— Еще один человек, сэр, желает говорить с вами: это мистер Лессинхэм.

— Мистер Лессинхэм! — В ту минуту совпадение показалось странным, хотя смею предположить, что это была лишь видимость. — Проводите его ко мне.

Вскоре вошел Пол.

Мне стоит признать — и я уже делал это раньше! — что, в некотором смысле, я восхищаюсь этим человеком… если он, конечно, не собирается завязывать определенные отношения. Он обладает физическими качествами, радующим и мой глаз: если брать в расчет одну лишь биологию, то каждая его поза, каждое движение наполнены истинной жизненной энергией… скрытой силой; худощавый и подтянутый, он, при желании, умеет показать свою мощь. Он гибок и активен, не суетлив, но проворен, красиво сложен, держится отлично — такой человек наверняка преодолеет любые трудности. Вы можете обогнать его на короткой дистанции, физически или интеллектуально — пусть вам и придется проявить недюжинную расторопность! — но в марафонском беге он вас обставит. Не знаю, смог бы я действительно довериться такому, как он, пока, конечно, не убедился бы, что все в его руках… но понять, так ли это, в его случае необычайно сложно: он слишком спокоен, слишком уверен в себе, не теряет самообладания, даже если ему грозит смертельная опасность; и что бы он ни делал, у него всегда наготове уважительная причина. Как в Парламенте, так и вне его, у Лэссинхэма репутация человека с железными нервами — и сложилась она не на пустом месте; и все же меня терзают сомнения. Если я его правильно понимаю, он из тех личностей, что, сталкиваясь с препятствиями, падают духом, но затем, когда тяжкие минуты позади, подобно Фениксу, возрождаются из пепла. Тем не менее, если при этом рядом будут его соратники, Лессинхэм и вида не подаст, что что-то не так.

Вот такого человека полюбила Марджори. Ладно, возможно, у нее была на то причина. Он человек с положением — и карьера его, вероятно, взлетит еще выше; не без амбиций — способен достичь большинства поставленных целей; неплох собой; приятен в общении — если того захочет; среди дам слывет настоящим мужчиной, который «всегда поступает верно и делает это вовремя и должным образом». И все же!.. Хорошо, насколько я понимаю, все мы хамы, а большинство в придачу педанты; но бога ради, не заставляйте нас это проявлять.

Лессинхэм был одет, как подобает джентльмену: на нем был черный фрак, черный жилет, темно-серые брюки, воротничок-стойка, безупречный галстук-бабочка, перчатки нужного оттенка; волосы его были аккуратно причесаны, а улыбка, если не как у ребенка, то во всяком случае приятная.

— Я не побеспокоил вас?

— Ничуть.

— Уверены?.. Когда я попадаю в места, где человек ведет противоборство с природой в стремлении раскрыть ее тайны, я чувствую, что переступаю порог неизвестного. В последний раз я был здесь сразу после того, как вы получили патенты на систему морского телеграфа, тут же приобретенную адмиралтейством — мудрое решение… Чем вы заняты теперь?

— Смертью.

— Как?.. в самом деле?.. о чем это вы?

— Если войдете в состав следующего правительства, вы, вероятно, узнаете сами; не исключено, что оно станет первым, кому я пред ложу новое хитроумное изобретение в искусстве убийства.

— Понимаю… новый снаряд… Как долго будет продолжаться эта гонка средств нападения и защиты?

— Пока не потухнет солнце.

— А потом?

— Защита не понадобится — будет нечего защищать.

Он посмотрел на меня спокойными, серьезными глазами.

— Теория, что мы движемся к гибели планеты во льдах, не слишком весела. — Он принялся теребить пальцем стеклянную реторту на столе. — Кстати, было очень любезно с вашей стороны заглянуть ко мне вчера ночью. Боюсь, вы сочли меня невежливым, поэтому я пришел к вам принести свои извинения.

— Нет, невежливым я вас не счел; я счел вас… странным.

— Да. — Он посмотрел на меня с безразличием, кое мог напускать на себя по своей воле и которое послужило основой его репутации человека с железными нервами. — Я был встревожен и нездоров. К тому же меня не волновал взлом, даже совершенный безумцем.

— Тот человек был безумен?

— Вы его видели?

— Как вас.

— Где?

— На улице.

— Насколько близко вы подошли к нему?

— Ближе, чем мы с вами сейчас стоим.

— Вот как. Я и не думал, что вы столкнулись с ним в упор. Вы пытались его остановить?

— Легче сказать, чем сделать; он убежал так стремительно…

— Вы видели, как он был одет, точнее, раздет?

— Видел.

— Совершенно голый, в одном плаще в такую-то ночку. Кто, кроме сумасшедшего, решит вломиться в чужой дом в подобном костюме?

— Он что-то взял?

— Абсолютно ничего.

— Кажется, вышел прелюбопытный анекдот.

Он повел бровью — по словам членов Палаты общин, это был единственный признак эмоций, который он когда-либо позволял себе.