Оказалось, что собирать гусениц вовсе не скучно, интересно даже, вроде как, например, охотиться или рыбу ловить. Сначала постой под деревом, посмотри хорошенько и все гнезда запомни, а потом лезь и собирай: сначала большие, затем маленькие, потом одиночек. Это даже и не гусеницы, а враги настоящие. На них — мундиры коричневые и голубые.
Вовка смело накрывал гнездо пятерней, захватывал вместе с паутиной, сыпал в банку. Сначала испуганные враги лежали комком, потом принимались извиваться и лезли по стеклянной стенке вверх — на приступ.
Стукнуть хорошенько дном — они вниз посыплются. А жара плыла над садом. Солнце стояло в зените. Ребята обливались потом. Больше других страдали Кузьки: когда купались, плохо смыли ил, которым мазались, и теперь кожа, высохнув, сморщилась, причиняя боль. Но они стойко терпели все неудобства и работали так проворно, что за ними никто не успевал.
Карабас-Барабас походил между яблонь, понаблюдал, удивленно покачал головой — хм! Захватив ведро, ушел куда-то.
Этого Вовка давно ждал. Он осторожно посмотрел сторожу вслед, слез с дерева, поставил банку, постучав гусеницам — сидеть! — и юркнул в кусты малинника, густо разросшиеся у забора.
Присев на корточки, деловито потрогал одну доску: доска держалась единственным гвоздем и превосходно двигалась куда хочешь. Отодвинь — пролезь, вылез — задвинь опять; никому и в голову не придет. А от дыры — два шага — яблони, и не какая-нибудь антоновка или боровинка, а самый настоящий золотой налив.
Дыру трудолюбиво выломал Вовка еще в прошлом году, очень хорошая была дыра. Но почему-то не обрадовался сейчас Вовка, даже, наоборот, послушал, как перекликаются его друзья, и показалось ему, что все-таки лучше было бы, если б доску крепко приколотили. Тут еще, когда заскучавший Вовка вылез из кустов и шел к дереву, навстречу ему, откуда ни возьмись, другой Вовка — Вовик, распаренный, по лицу грязный пот, а глаза сияют:
— У тебя сколько? У меня уже два дерева! Три еще осталось! Не веришь? Пойдем посмотрим, я по-стахановски! А ты чего в кустах делал?
— В кустах? — растерялся Вовка. — Чего в кустах делал, говоришь? Я там…
Толстые Вовкины щеки стали как свекла, уши покраснели, а что отвечать, неизвестно. Хорошо, что Юрка увидел Карабаса-Барабаса, ковылявшего по дорожке с ведром воды, и бросился ему помогать, голося на весь сад:
— На водопой, братцы, на во-до-пой!!
Ребята потянулись на водопой.
Последним пришел к ведру Горька. Он уже кончал свой участок, даже сердитый Карабас разговаривал с ним почтительно.
Напились, умылись, намочили головы — сразу стало прохладней.
Вскоре явился дезертир.
Он долго бродил вдоль забора, заглядывая в щели, наконец, пройдя в сад, попросил у Карабаса банку.
— Ты чего ж? — ехидно спросил Карабас. — Опоздал? Ай задержался? — Но банку дал.
Дезертир моментально пристроился к крайней яблоне. К его несчастью, эта яблоня находилась на Вовкином участке. Сам Вовка этого бессовестного браконьерства сперва не заметил — сидел на самой макушке и был весь поглощен уничтожением гусениц. Глянул он случайно вниз — и чуть с дерева не свалился: неизвестно откуда взявшийся дезертир очищает его, Вовкину, яблоню, на которой и так-то почти ничего не было. А тот уже набрал почти полбанки!
— Ты чего делаешь? — отчаянно завопил Вовка, раскачивая дерево. — Тебя кто просил трогать? Вот как слезу, как надаю, будешь знать, как чужие участки трогать! Явился да еще распоряжается! Горька! Горька!
— Ну? — недовольно откликнулся из-за деревьев Горька.
— Дезертир пришел! Что с ним делать?
Кузька-большой с соседнего дерева посоветовал:
— Гони, Вова, его! Нам самим мало!
— Самим мало! — как эхо, откликнулся Кузька-маленький.
Кисловато пришлось бы дезертиру, если б не Карабас.
— Зачем гнать? — примирительно сказал он. — Пусть поработает, если хочет.
— Хочешь, что ль? — жестко спросил, вытирая локтем со лба двенадцатый пот, Горька.
— Конечно, хочу! — обрадовался Славка.
…Солнце клонилось. От деревьев легли длинные тени. Гусениц становилось все меньше и меньше. Наконец Вовка взял трубу и протрубил отбой.
Ребята во главе с Карабасом-Барабасом обошли сад. Сколько ни задирал старик бороду, сколько ни шарил глазами по веткам, ни к чему придраться не смог.
Он растрогался и на прощанье пожал всем руки:
— Ну, ладно. Большое вы дело, партизане, сделали. Можно сказать, спасли сад. И Андрею Кондратьичу спасибо скажу. А поспеют яблоки — приходите, угощу. Да не через забор, а то поймаю, не посмотрю, работал ли, не работал, так отпушу — до новых веников не забудете.
Обратно шли усталые, веселые, довольные.
— Здорово мы, а?
— А Андрей Кондратьич-то! Придет, а сад чистый!
— Верно! Скажет: «Кто?» — «Ребята какие-то!» Какие ребята, откуда ребята, неизвестно…
Даже Славку Горька в знак признания стукнул кулаком по спине:
— Невзирая на жару, наш отряд завершил ликвидацию вражеских группировок, которые… Так, что ли?
И Славка, сияя, кивнул.
Только Вовка плелся в стороне и помалкивал. На полдороге он вдруг остановился и повернул назад.
— Ты куда?
— Ножик я там позабыл… Вы идите… Я догоню…